— Зачем пожаловал?
Голос у неё был глухой и утробный, словно не желавший звучать, какой бывает только у очень молчаливых и закрытых людей. Замалее даже показалось, что он уловил и подтекст её речи, крайне негостеприимный и советующий ему удалиться. Однако сразу сдаваться и уходить в его планы не входило. (Хотя и очень хотелось уже уйти, говоря по чести.) Поэтому он пересилил себя и ответил, попытавшись даже улыбнуться:
— Водой угостите, хозяюшка? Извините, что зашёл вот так, без спросу.
Он понемногу приходил в себя, расслаблялся. И вдруг допустил неосторожность: невольно выглянул из-за её плеча и посмотрел в сторону собачьей будки, чего она не могла не заметить.
— Понимаете, горло пересохло, а вода во фляге закончилась. Можно?
— Можно, отчего ж нельзя! — немедленно ответила она, нервически дёрнув щекою в сторону конуры и, казалось, усилием воли заставив себя не покоситься в ту сторону. — В дом пройдёшь или сюда вынести?
И тут он опять допустил ошибку. Вместо того чтобы остаться во дворе и быстро обследовать собачье жилище, пока хозяйка исчезнет в сенях, он вдруг засомневался. С одной стороны, ему не нравился чёрный зев упомянутого окна, который позволял наблюдать за его действиями изнутри дома. С другой, Замалее не давала покоя мысль, что она уже заподозрила его интерес к конуре, и потому хотелось это подозрение затушевать, развеять какими-то безобидными действиями. Поэтому он ответил, улыбаясь уже своей обычною, открытою улыбкой:
— Раз приглашаете, то воспользуюсь гостеприимством, хозяюшка!
И направился вслед за нею к крыльцу. Смотря в затылок хозяйке, на эту склизкую дульку слипшихся волос и тщедушное, угловатое тельце, угадываемое внутри огромной и длинной кофты, Замалея шаг за шагом чувствовал возвращение бодрости и присутствия духа, ибо женщина, поначалу столь остро его испугавшая, была ростом ему по грудь и производила впечатление чрезвычайной хрупкости и физической слабости. Чего ж такую бояться? Скрипя ступеньками, он по-спортивному взбежал на крыльцо и, уже входя в тёмные сени, напоследок оглянулся на собачью постройку. Ему вдруг почудилось, что он слышит оттуда, изнутри, тихий металлический лязг и какое-то копошение. Но вслушиваться было уже некогда: он переступил порог и вошёл в дом.
Через сени прошли быстро — они были тёмные, душные и чем-то заставленные, поэтому единственным внятным впечатлением от них остался грязный и липкий пол, на котором Замалея даже поскользнулся. Затем он ступил в первую комнату и уже здесь имел время осмотреться, пока хозяйка вышла за водою. Главное, что неприятно поразило его в этой комнате, помимо ветхой и убогой мебели, — это дух, тяжкий невыветриваемый дух жилища запойного пьяницы, отдающий миазмами спирта, протухшей пищи и давно немытого тела.