— А я их вообще не читаю. Так только, изредка просматриваю коммерческую рубрику в «Пикколо»[49], — признался Зандоме. — Такая система вполне меня устраивает.
— Нет, я читаю, — сказал Нико. — По крайней мере, позлюсь немного, а это, говорят, полезно.
— Я читаю все, — заявил шьор Илия, сдвинув шапочку на затылок. — Что-то меня в них привлекает. И, должен сказать, всякий раз, складывая их, жалею, зачем брал в руки. Это точно так же, как с курением. И знаешь, что вредно, а не успокоишься, пока не всадишь в себя дозу яда. Газеты — тот же яд. Газетное дело страшная язва, а газетчики — ужасный бич нашего народа…
Зандоме многозначительно покосился на друга, который сидел, опустив голову и нахохлившись, как человек, попавший под дождь. Шьор Илия, однажды начав, не так-то легко перестает, точно как добрый ливень. «Ну, — подумал Зандоме, — вот мы и увязли в политике… Гляди, и заночуем!»
А шьор Илия, не замечая его плутовских взглядов и ухмылок, с воодушевлением гнул свое:
— Если б кто вздумал составить себе мнение о нас по газетам, тот пришел бы к выводу, что хорваты хуже людоедов. Страна будто так и кишит изменниками, подлецами — не страна, а уголовная тюрьма. Боже, как мы низко пали! Какое страшное разочарование постигло нас, свидетелей зачатков национального пробуждения и энтузиазма! Как ужасно мы обманулись!
Шьор Илия причисляет себя к сонму будителей[50], хотя никак не участвовал в будительских делах. Он еще мог бы считать себя будителем, если б его разглагольствования на площади хоть кого-нибудь да пробуждали; но обычно бывает как раз наоборот — речи его наводят сон на старого Доминко, да Томич, равномерно постукивая кувалдой по щебню, поддакивает ему: «Так, так, шьор парон…»
— Потому-то я и не читаю газет, — отозвался Зандоме, который, где только может, насмехается над так называемой политикой, совершенно в ней не разбираясь. — Хватит с меня и других неприятностей, зачем еще импортировать их по дорогой цене из самого Загреба? Газеты интересуют меня, только когда война. Во время русско-турецкой я с нетерпением ждал почты, а так — хоть бы их и не было.
— И все-таки нельзя отрицать, что газеты играют важную роль, особенно для нашей нации, — возразил шьор Илия, которому не правится умонастроение Зандоме. — Достаточно указать на иллирийское движение[51] — если газеты и не вызвали его, зато они его, по крайней мере, распространили.
— Сама эпоха его вызвала, она же и распространила, — вмешался Нико. — Однако я не хочу отрицать заслуги печати, ни тем более оскорблять ее, сводя только к сегодняшней журналистике. Нравственное достоинство печати, как таковой, неизмеримо выше уровня наших больших газет и журналов… И позвольте мне, дядя Илия, высказать еще одно: не по той дороге пошли и старики, и мы, молодые…