— Уж и то хорошо, что могу хоть понюхать табачный дым, — курить-то мне запретили. А я чувствую себя бодрее, когда в моей комнате курят!
— Для меня тоже болезнь была бы невыносимой, если б лишила сигаретки, — заметил Зандоме. — Судьба и так доставляет нам мало удовольствий — и большинство из них запретны…
И опять с упреком поглядел на него Нико, угадывая, куда клонит приятель. Под этим взглядом Зандоме умолк, не закончив мысли, но улыбнулся одобрительно: то, что Нико защищает от него Дорицу, ничуть его не сердит.
После этой интермедии мужчины вернулись к прежнему предмету разговора.
— Если я выскажу свои соображения, ты, Зандоме, только головой покачаешь в сомнении, — начал Нико. — Не веришь ты ни в добро, ни в бескорыстие.
— В этом есть зерно истины, — очень живо откликнулся тот. — Но не удивляйся и не осуждай меня. Я, вероятно, знаю люден лучше, чем ты, и, во всяком случае, лучше них, — он показал на Илию, — знаю людей и не верю в их добродетели. Все они себялюбцы, как и я сам, и враги всего того, что враждебно их себялюбию. Поэтому, сокол мои, — уже серьезно продолжал Зандоме, — в чистоту ваших стараний, в ваше бескорыстие я верю, но не верю в успех ваших трудов. Вряд ли вы сумеете что-нибудь сделать. И не потому, что, как я вижу, вы даже еще не уяснили себе, как и с чего начинать, а потому, что воздвигнутся против вас, подобно крепостным стенам, все эгоисты. Не удивляйтесь им — они тучнеют в нынешних обстоятельствах неустроенности и разброда. Но, что более странно, против вас в конце концов взбунтуется и тот, кого вы хотите спасти: народ. Он не поймет вас, не поверит вам и восстанет против вас. Ну вот, я вас предостерег, должны же вы знать, что вас ждет.
— Это мы и так знаем. Всякое доброе дело рождает противодействие, — торжественно изрек шьор Илия.
— Да, и если хочешь сломить его, нужно действовать, необходимы усилия, труд и стойкость. А этого-то я у вас и не нахожу. Шьор Илия не боец, а Нико Дубчич — человек пылкий, резкий, нет у него ни выдержки, ни хладнокровия.
— Себя ты, разумеется, не считаешь, — с горечью бросил Нико. — Ты уклоняешься — ты, у которого всего найдется понемножку: рассудительности, упорства и выдержки, то есть всего того, чего не хватает нам обоим.
— Да, себя я пока не считаю.
Шьор Илия опустил голову. Его опечалило, что этот человек не с ними, хотя еще вообще неизвестно было, что они предпримут.
— Дело в том, что я рассчитываю несколько иначе, чем вы, — невозмутимо продолжал Зандоме. — Ты, без сомнения, задумал основать какое-то учреждение взаимной помощи, о чем сейчас много говорят и пишут. А я очень опасаюсь таких предприятий. Нет у нас подходящих людей ни для того, чтоб их организовать, ни для руководства ими. Если ты имеешь в виду Винарскую Задругу