— Услышь вас господь! — молитвенно сложила руки Ера.
Поело вспрыскивания Мате действительно полегчало. И вскоре он заснул сном, как все уверяли себя, здоровым. Соседи один за другим удалились, легли и домашние с новой надеждой в сердце, проводив доктора, как некую высшую власть, способную утишить боль. Но Ера, глядя на спящего мужа, не удержалась, шепнула сыну:
— Кто его знает, как-то будет… Доктор тоже может ошибиться, а бог-то, он ведает, что кого из нас ждет…
Дело в том, что деверья передали ей заключение доктора, которое ее ужаснуло, — и теперь в ней проснулись сомнения.
За первой грозной атакой болезни последовали спокойные дни; боли лишь изредка давали о себе знать с такой силой, чтобы звать доктора. Тем не менее всем уже стало ясно, что помощи нет и выздоровления не будет. Дни, а может быть, и часы Мате сочтены… Поэтому, когда он пожелал исповедаться, никто его не отговаривал. Даже Ера больше не плакала. С покорностью судьбе ожидала она неминуемого.
В одно тихое утро после рождественских праздников зазвонил средний колокол церкви — да странно так зазвонил: звонарь ударял по одному его боку, словно бил набат. У кого был досуг, все потянулись к церкви, где должна была начаться месса; и вот уже седой дон Роко стоит под балдахином, который держит над ним услужливый Динко Лопатич. Впереди двинулись министранты в белых стихарях, усердно вызванивая колокольчиками. Их резкий звук разносится по тихому городку, как предостережение, как некая угроза, и каждый, кто может, присоединяется к торжественному шествию, вполголоса читая молитвы.
Комната больного тщательно прибрана. Столик накрыт скатертью, на нем горят восковые свечи. Дон Роко вступил со святыми дарами, приобщил больного святых тайн — не без сердечного волнения, ибо был Мате членом церковного совета и примерным прихожанином.
И вот уже вся процессия, бормоча молитвы, возвращается в город, и вскоре колокол сзывает верующих к мессе.
В тот же день, тотчас после обеда, когда солнышко приветливо пригревало, а Приморская Планина сверкала свежим снегом — в тот же день шьор Илия Зоркович, в костюме для торжественных случаев, поверх которого он накинул на плечи тяжелую шубу, двинулся по той же дороге, по которой утром проходила процессия со святыми дарами. Ера углядела его из окна, подивилась, чего ему тут надо? Понимает Зоркович или нет, а только во всем виновата его дочка… «И чего пришел, совести нет у человека»…
Катицу она через задние двери отправила к дяде Франичу и сама, наспех прибрав в доме, ушла туда же, оправдываясь перед самой собой тем, что все равно не могла бы глядеть в глаза этому человеку.