Вскоре Мате услышал тяжелые шаги — они прошли по улице, завернули во двор и, помедлив перед входной дверью, направились к комнате, где лежал больной. Стук в дверь — и Мате каким-то истончившимся голосом сказал:
— Войдите!
И вот уже шьор Илия сидит у постели больного, утирает вспотевший лоб и шею. Он уже окончательно выздоровел и выглядит даже моложе, чем до болезни. Она не оставила на нем никаких следов, если не считать страха перед простудой. Вот почему шьор Илия таскает на себе целую груду одежд и шагу не ступает без своей знаменитой шубы.
— Вот, господин, пришел и мой черед. Дожил я, слава богу, до рождества Христова, а ведь не надеялся. Доживу ли до нового года, не знаю. Все в руках божьих.
— Выглядишь ты не так уж плохо. Может, еще поправишься.
— О, это уж нет. Не из тех я, кто выкарабкивается. Мы двигаемся, работаем, пока можем, а уж коли слегли, то и не встанем. Да мне уже и не хочется. Я ведь знаю, что такое — полная мера дней. У вас совсем другое было дело, вас обязанности призывали. А у меня эта мера уже наполнилась. Все уже отошло — и обязанности, и радости, и горести.
— Так говорят люди, которые никогда не болели. Едва коснется их болезнь — они уже о смерти толкуют.
— Неужто вы в самом деле думаете, что я могу встать? — удивился Мате. — Я вам не верю. Думаю, смерть уже отметила меня, как хозяин метит овцу, которую привел в свою кошару…
Шьор Илия слушает, как-то застенчиво вглядываясь в Мате, — и везде находит следы Неведомого, который уже наложил неумолимую руку на эту жертву… Он ясно видит признаки угасания, разложения, смерти. И овеяло его дыхание ужаса, из-под власти которого не может освободиться никто, даже самый мужественный человек.
Больной следит за гостем проницательным оком. От него не ускользнула глубокая растроганность Илии — она лишний раз подтверждает, что надежды нет. А ведь тлела еще где-то там, под пеплом, искорка, все не хотела погаснуть… С надеждой всматривается Мате в лицо гостя: может быть, не отразились на нем грозные признаки конца… Но он имел достаточно сильную душу, чтоб не поддаться ужасу, убедившись, что и этот человек, которому так хочется обмануть себя и его, не может не признать теперь, что смерть неизбежна. Мате уже свыкся с мыслью о смерти и ждет ее без страха и трепета.
— Если даже так, то остается нам одно: ждать в покорности и смирении, что будет. Все — божий дар, даже смерть. Все мы обречены ей, — промолвил Илия.
— Это правда, — кивнул Мате. — Я и не противлюсь, я жду, а порой даже призываю ее. В конце концов, что такое жизнь? Мы-то думаем — жизнь длится, пока не приходит смерть. А по-моему, мы начинаем умирать, еще когда ходим по земле, здоровые и полные сил. Надежда за надеждой покидают тебя, желания уходят, и то, что в молодости казалось таким важным, — в старости этим пренебрегаешь. Так постепенно отмирает все, что жило в тебе — даже чувство дружбы. А как откроется перед тобой долгий путь на тот свет — сердце отпадает даже от семьи, потому что видишь: остался ты на этом пути одиноким, жалким, беспомощным — таким, каким был, когда появился на свет. Не удивительно, что хочется уйти, когда ничто больше тебя здесь не привязывает…