, правда, больше и внушительнее, но его нельзя занимать в такой день под танцы — он нужен для торжественных собраний. Молодые господа — Нико, Дёвани, Анте и другие — трудятся вовсю. Засучив рукава, в белых полотняных костюмах, какие носит молодежь летом, они развешивают по стенам драпировки национальных — хорватских — цветов, прибивают гирлянды и венки из хвои и миртовых веток, укрепляют люстры, зеркала — одним словом, наводят красоту. На передней стене выделяется портрет Анте Старчевича
[12], аскета, который вряд ли когда посещал балы, но его все-таки поместили здесь, быть может потому, что он холостяк. Три бабенки ждут с ведрами щелока — мыть пол, когда все будет готово.
— Отлично, отлично, красиво! — хвалит молодых людей шьор Бальдо. — Украшено недурно. Только приспособлен ли зал для танцев? Как по-вашему, доктор?
— Э, что там, молодежь и на кончике иглы сплясать сумеет!
— Это-то я, слава те господи, знаю. Сам молодым был, — улыбается шьор Бальдо. — Но — безопасность! За нее-то ведь мы отвечаем!
Доктор, важно надув губы, обвел глазами зал — нет, не находит он ничего опасного. Топнул; половицы, как и всякие половицы, слегка прогнулись. Снизу, из подвала, где к завтрашнему дню устраивают импровизированный буфет, донесся крик:
— Кой дьявол там бухает? Хочешь провалиться со всеми потрохами?
— Ну, это уже не моя область, — бросил доктор, поправляя очки. — Я не строитель.
Шьор Мене, четвертый и последний асессор, бывший подрядчик строительных работ, почесал за ухом и топнул в свою очередь. Пол заколебался. Шьор Мене расставил ноги и, почесывая себя за ухом, задумался так глубоко, как только он один способен задумываться. Шьор Мене умеет молчать весьма многозначительно. А уж коли заговорит, то слово его имеет вес повсюду: повсюду — кроме собственного дома. Вот и теперь молчит шьор Мене, и задумчивость его тем глубже, что ему — решать, быть или не быть танцам.
Молодые господа с улыбкой перемигиваются.
В дверях появился Медо, работник шьоры Доры; это он натаскал всю эту кучу веток и хвои.
— Вот ей-богу, господин, чего голову ломать? — сказал он. — Все в порядке. Как хошь выплясывай!
С этими словами Медо присел — и вдруг взвился так, словно отплясывал гопака. Пол заходил ходуном.
— Не бойсь, не провалишься. А что доски-то гнутся, так на то они и доски…
— Неглупо сказано, — заметил доктор.
— Верно говоришь, молодец! — подхватил шьор Бальдо.
— И потом, — благожелательным тоном заговорил наконец шьор Мене, — если вы опасаетесь, то балку можно подпереть бревном снизу, из подвала. Так часто делается.