В дверях показалась старая Мандина, жена Бобицы:
— Ай, гляньте, что чертяка вытворяет! А ну, ступай вино разливать! Или мне одной надрываться?
Это подействовало. Бобица, хохоча и вытирая потное лицо, выбрался из круга.
Сцены эти отнюдь не увлекают Катицу. Все здесь кажется ей каким-то низменным, будничным, жалким… А как они тут все довольны, рады! Вот, значит, каковы их развлечения… И это называется праздник, день, когда душе до́лжно воспрянуть, отдохнуть, забыть о каждодневных заботах! Катица стоит в дверях бледная, подавленная, с отвращением в душе, брезгливостью и страхом… Вот, стало быть, в какой среде ей жить — и чувствовать себя при этом хорошо… И так всю жизнь! Катица судорожно ухватилась за притолоку, чтоб не оступиться, не скатиться по узкой лестнице в подвал. Из комнаты в лицо ей бьет жаркий воздух, насыщенный испарениями от разгоряченных тел. Воздух как свинец, висит над сгрудившимися, и нет ему движения, нет выхода, хоть окна раскрыты настежь.
Матия твердо решила не танцевать. А Катицу, при виде непритязательного веселья сверстников, мучит вопрос: «Как они могут — как они только могут!» И кажется ей, что раньше было не так. Кажется ей — пока ее не было, люди пали ниже, огрубели, одичали…
В это время от танцующих отделился Пашко Бобица.
Как билось прежде сердце Катицы, когда она встречала Пашко, когда он с ней заговаривал! Таким чудным взглядом смотрел он на нее, все лицо его будто менялось, искрились глаза. Не раз даже в храме ловила Катица на себе его неотступный взгляд, полный страсти и мольбы… И по всему ее существу разливалось что-то милое, сладостное, и сердце колотилось сильнее, и грудь вздымалась гордо. А бывало, встретит он ее под вечер, одну, на дорожке, по которой она ходила по воду, — поджидал, наверное, в кустах, — заговорит с ней голосом нежным, взволнованным, — она и по сей день не знает, что он тогда такое говорил, — и голос его наполнит душу чудесной гармонией, румянец обольет ее щеки, розовый туман очи застелет… Раз как-то намекнул Пашко, что хочет на ней жениться, — она даже ответить не могла. Слушала, потрясенная до мозга костей, стояла перед ним, такая незначительная, убогая, со страхом в душе. Жадно слушала нежные слова его, наслаждалась музыкой его голоса — и в то же время страстно желала очутиться где-нибудь за сто миль, спрятаться, убежать… Колени дрожали у нее, в ушах шумело — так и опустилась бы без сил на землю, если бы не подхватили ее сильные руки, не держали крепко. От оцепенения пробудили Катицу губы его, они закрыли ее губы в тот самый миг, когда она хотела закричать…