— Большое спасибо, — низко поклонилась ему шьора Андриана, разумеется, шипя от злости: она все еще причисляет себя к самым красивым…
— О, я имею в виду только девиц, о дамах не говорю… Девиц, которые сейчас танцуют, — стал выкручиваться инспектор, поздно сообразив, что совершил изрядный промах.
— Ну конечно, о присутствующих не говорят! — Шьора Андриана ожгла его негодующим взглядом, подумав про себя: «Старый солдафон таким и останется! (Воинскую обязанность инспектор отбывал в чине вахмистра.) И влашскую шкуру не сбросишь!» — Инспектор действительно был родом из Загоры и, следовательно, почитался влахом.
А он, растерянно переминаясь на коротких ногах, говорил себе: «Черт меня дернул задевать проклятую ведьму! Еще ногтями исцарапает… Так тебе и надо, зачем пьешь с утра до вечера тяжелые вина да прошек[27]! Язык-то на две мили впереди рассудка болтается… А, да ну ее к дьяволу! Пойдем-ка, Ловре, пиво пить. Вот это напиток: от него уж не свихнешься, ей-богу!» И инспектор выбрался из зала.
Через некоторое время в яркой полосе света у двери показалось выразительное лицо Мате. Оно спокойно, как всегда, только брови чуть-чуть сдвинулись. А вот глаза его с беспокойством ищут кого-то среди танцующих. Нашли: Катица с Дубчичем! Молния сверкнула в глазах Мате, что не укрылось от шьоры Андрианы, и она удовлетворенно усмехнулась. Однако мало-помалу брови Мате разошлись, а взгляд, как ни старался он это скрыть, невольно выразил любовное восхищение. Всеми силами сопротивляется Мате мысли, которая обезоруживает его, привязалась, как назойливая оса: что ни говори, а до чего же оба подходят друг другу! Самая красивая пара из всех здесь… И высоко поднялась мощная грудь Мате, когда он с гордостью подумал: «Смотри, любуйся — какую вырастил!»
Правда, недолго предавался Претур чувству гордости и любованию. Подметил он в лице дочери целое половодье счастья; взгляд ее широко раскрытых глаз словно утопает в сладостной мечте… Наслаждается образами нового, пускай выдуманного, мира… И страх проснулся в душе отца, жестокая озабоченность: не цветущие нивы увидел он в будущем своего ребенка, а нечто совершенно иное. Озабоченность затопила душу, размыла отцовскую гордость и радость.
Полька кончилась, Катица бросила нечаянный взгляд к двери и увидела задумчивое лицо отца. Разом порвалась нежная паутина мечты, опутавшая душу и мысль. Снова встала перед Катицей действительность, обнаженная, суровая. Заплакать бы Катице, закричать от боли: нет выхода, нет надежды… Из царства цветов и грез должна она возвратиться в пустыню обыденности, где только колючки да репейник… С высот, куда взлетела она, — спуститься в низину, смешаться с толпою малых, низких людей…