Даже мне стало не по себе. Если дядя Коля хотел попасть не в бровь, а в глаз, то по своему неведению в наших семейных делах он сделал это как нельзя лучше. Я представил, как запорхал по лицу тети Нади пуховичок, как заерзал на стуле дядя Алексей, как укоризненно, но, в общем-то, довольно смотрела на дядю Колю матушка моя.
— Что? Что такое? — растерянно спросил он.
— Не прикидывайся несведущим, — всхлипнула тетя Надя. — Ты прекрасно знаешь — что.
— Надя, — остановила ее мама. — Об этом сейчас не время. Возьми себя в руки. А ты, Николай, как был нетактичным олухом, так им и остался.
— Да уж ты, Николай… — совсем уж некстати высунулся дядя Алексей. — Ты там… полегче. А то…
— А то? — будто обрадовавшись, подзадорил его дядя Николай. — Покажи-ка, что ты еще мужчина. Вдарь меня!
— Не смейте! — испугалась матушка моя. — Этого еще не хватало!
— Ну, что же ты, Алексей? — вскричала тетя Надя. — Врежь ему! Садани, чтоб кровь из носу брызнула! Ну же?..
— Надежда! Опомнись! — кричала мама. — Ты что, с ума спятила? Вы что, все с ума спятили? Я милицию вызову!..
— Ну, что же ты, Алешечка! — кричала тетя Надя с какими-то за душу хватающими нотками в звенящем голосе. — Ну покажи, как ты можешь парить! Как, не мигая, можешь смотреть на солнце!
— Я милицию вызову, — заплакала мама. — Честное слово, вызову.
И сразу же стало тихо. Как, наверное, им сейчас там неудобно, как они стараются не смотреть друг на друга. Затем скрипнула дверь, и в моей комнате опять появился дядя Алексей. Крупное лицо его устало отяжелело. Достав бутылку, он неторопливо влил в себя остатки коньяка, после чего так же неторопливо оборвал все провода, соединявшие динамик с микрофонами. Не взглянув на меня, он вышел.
Я остался в полной тишине. Я пытался представить себе места, через которые спешил сейчас поезд, увозивший Настю в ее не то Коштуги, не то Коштули. Мелькают рощи, поляны, села, поля и луга, реки и озера. Хорошо бы теперь шел дождь, хлестал бы в окна вагона…
Затем я вспомнил про Колю-Николая, стал гадать, какими улицами Ленинграда он сейчас бродит, чудятся ли ему торопливые, задыхающиеся шаги Достоевского…
В прихожей возникла прощальная суета. Все, кажется, опять пребывали в нормальном расположении духа, будто выпустили из себя лишний пар.
— Ты смотри у меня, Николай! — шутливо грозилась матушка моя. — Пора остепениться, о семье подумать.
— Алексей, что с тобой! — удивлялась тетя Надя, как всегда, должно быть, охорашиваясь перед нашим льстивым зеркалом. — Ты выглядишь как-то странно. Глаза блестят, лицо вздулось. Что с тобой? Занемог, может?..