— Господи, я и не знал!
Леди Грейс не ответила.
— Да и я сама чуть не умерла от лихорадки. — Она всхлипнула. — Иногда я жалею, что выжила.
— Сколько лет было вашему сыну?
— Три месяца, — тихо промолвила она. — Он был моим первенцем, таким крошечным и славным, с такими маленькими пальчиками, и уже мог улыбаться. Только научился улыбаться и вот сгнил в этой земле! Все здесь умирает и гниет! Все чернеет и разлагается! — Рыдания усилились, плечи женщины сотрясались.
Шарп развернул ее и прижал к груди. Леди Грейс припала к его плечу.
Спустя несколько секунд она успокоилась.
— Простите, — прошептала леди Грейс и отстранилась, но руки Шарпа все еще лежали на ее плечах.
— Ничего, — сказал он.
Голова женщины склонилась, и Шарп почувствовал запах ее волос. Затем леди Грейс подняла голову и взглянула ему в глаза:
— Вам когда-нибудь хотелось умереть, мистер Шарп?
Он улыбнулся:
— Не думаю, что для мира это стало бы большой утратой, миледи.
Леди Грейс нахмурилась и вдруг рассмеялась. Ее лицо, впервые с тех пор, как Шарп увидал его, озарилось светом. Господи, как она прекрасна, подумал Шарп и, не сдержавшись, наклонился и поцеловал ее. Леди Грейс оттолкнула его, и Шарп приготовился пробормотать бессвязные извинения, но женщина всего лишь высвободила руки и обхватила Шарпа за шею. Она впилась в его губы с такой страстью, что Шарп ощутил во рту привкус ее крови. Отстранившись, леди Грейс вздохнула и прижалась к нему щекой.
— Господи, — прошептала она нежно, — мне хотелось сделать это с первой минуты нашей встречи!
Шарп тщетно пытался скрыть изумление:
— А я считал, что вы меня даже не замечаете, миледи!
— Ты болван, Ричард Шарп.
— А вы, миледи?
Она снова притянула его голову к себе:
— А я еще глупее тебя. Теперь я это точно знаю. Сколько тебе лет?
— Двадцать восемь, миледи, насколько мне известно.
Она улыбнулась, и Шарп подумал, что никогда еще не видел леди Грейс такой счастливой. Затем она потянулась к нему и нежно поцеловала в губы.
— Меня зовут Грейс, — мягко поправила она, — и что значит «насколько мне известно»?
— Я не знал ни матери, ни отца.
— Кто же вырастил тебя?
— Никто, мэм… прости, Грейс. — Шарп покраснел. Он легко мог представить, как целует ее и даже как ласкает ее тело, но вымолвить ее имя — на это надо было решиться. — Несколько лет я жил в приюте, затем меня отдали в работный дом, а потом пришлось самому за собой присматривать.
— Мне тоже двадцать восемь, — сказала она, — и еще никогда в жизни я не была счастлива. Какая же я глупая! — Шарп с недоверием смотрел на нее. Грейс рассмеялась. — Это правда, Ричард.