Из-за долгого поворота дороги послышались вздохи и фырканье, затем и сама лошадь вышла, куцая и толстая, легко везущая по вязкому песку телегу с сидящим на ней Ваней Воиновым.
— Давно пришли? — спросил Ваня, отпуская Карюхе подпруги. — А то я не гнал больно-то.
— Нет, — тихо ответила Варька, сердясь на себя, что опять без вины полнится перед ним неловкостью. Чего уж в самом деле? Лесник с ними по-людски, а она чуть ли не злостью платит. Вместо спасибо за хлеб-соль да за постель…
— Здоров, Федор Федорович, здоров! — Даже искорку в глаза не допустил Ваня Воинов, так по-взрослому здороваясь с мальчонкой. — Папа дома или в конторе? Ты давай-ка, брат, покорми Карюху, пока мы дела будем решать.
Воинов снял с телеги охапку свежей травы, бросил ее к подворотне и, потрепав за холку подкатившуюся под ноги собачку, поднялся на крыльцо. Мальчонка, сопя и настороженно косясь на Варьку, взял пучок травы и поднес к морде лошади. Карюха фыркнула — благодарно или недовольно, не понять было — и начала звучно хрумкать, забирая из пухлых ручонок Федора Федоровича всю траву разом, тот еле успевал подавать. Присмотревшись, Варя вдруг поняла, что крупно ошиблась в этом мальчонке. Издали, через дорогу, ей показалось, что лет ему всего пять-шесть, а теперь, вблизи, углядела твердо — нет, Федору Федоровичу, наверное, раза в два больше. И вообще он был какой-то… И глаза у него, с частыми морщинками в уголках, очень уж думно-взрослые, и волосы не по-детски жесткие да выгоревшие, и плечи угласто-крепкие, ну а живот — такого живота хватило бы на троих его однолеток. Только ростом вот не вышел Федор Федорович, потому и показался совсем мал-мальцом. Очень он напоминал Карюху: оба низкие, толстенькие и будто бы с рожденья кудлатые. И даже сопели они вроде одинаково: глубоко и неспешно, с ленцой.
— Федор… Федя, ты давно знаешь дядю Ваню? Вы с ним друзья, да? А как у тебя собачку зовут?
Федька сронил взятый было пучок травы, попятился и встал, сторожко поглядывая исподлобья. Подивилась Варя: экий дикарь! Молчит, шарахается, смотрит так, словно ругают его зазря или даже хотят ударить. Оно и видно сразу, что в лесу вырос, без друзей-товарищей, не привык к общению.
— Чего ты испугался, Федя? И почему молчишь? Ты всегда такой серьезный?
Ласка и улыбка в ее голосе успокоили — Федька вернулся к лошади и снова взялся кормить, но глаза его по-прежнему опасливо косились на незнакомую тетю.
— Чудной ты, Федя, — вздохнула Варя. — Не хочешь разговаривать со мной? Ну, ладно, ладно…
Вот на это, нарочито обиженное, Федька вдруг откликнулся. Дрожко подергивая губами и сильно кисля лицо, он уставился прямо в глаза Варьке и выдавил мычанье: «Ы-ы-а… э-э…» И, видя, что ничего-то не понимает тетя, высунул язык и потыкал в него, постучал ли, пухлым несвежим пальцем.