— Неужели можно вот так просто сесть и полететь, там же граница рядом? Отношения между странами и так никакие были, а уж сейчас…
— Сейчас до правительств, как до Луны, а простые люди между собой всегда договорятся, — заверил Иван. — Пограничники бандитов гоняют сообща, и, если действительно там вакцина, врачей надо будет со всего мира звать! Либо все вместе, либо все пропадем, третьего не дано! С испанцами, кстати, списались… там тоже группа активистов, даже русскоязычные есть. Может, они у себя что найдут.
Лиза присела у койки на корточки, хотя рядом был стул.
— Ты правда не возражаешь? Ты скажи, я останусь…
Иван деликатно вышел в коридор, бормоча, что подождет там.
— Ну как я могу возражать? Мы же действовать ехали, а не сидеть в ожидании. Езжай, хорошо? Хоть нахлебниками нас считать не будут. А пара дней пройдет, и мне дело найдется.
— Какие пара дней? Ты знаешь, сколько еще рукой шевелить не сможешь? — возмутилась Лиза и тут же спохватилась: — Ну, прости. Восстановится рука, не сразу, но заработает. Тогда и… Ты правда не возражаешь?
— Правда.
— Спасибо, — прошептала Лиза, счастливая, как девочка, которую отпустили в кино. — Ты мой такой хороший. Я виновата, да… я же знаю, что ты отпустишь, и злиться потом не будешь, и недовольство не будешь показывать. Я там не буду задерживаться, честно. Просто я верю, что не может же это все быть зря. И теперь, в смерти и безнадежности рождается новое человечество… и оно обязательно будет сильным и светлым. Правда ведь? Правда? И пусть я просто в лаборатории работать буду… хоть пробирку подам… я же уже полгода никак не могу быть донором. Мне это важно, понимаешь? Ну вот… я скоро!
Она прижалась к его губам, пригладила волосы, как ребенку, которого у них не было, улыбнулась напоследок и исчезла. Только из коридора донеслись быстро удаляющиеся легкие шаги и — совершенно неожиданно — пение. Хотя не так уж это было неожиданно. Просто ясный весенний день или тень надежды, витавшей в воздухе, наполнили мир чем-то неуловимо радостным и необычным. Сам воздух звенел, и Лиза, уходя, напевала пустяковую песенку, которую и не помнила толком:
— Бессовестно красивая, бессовестно влюбленная, бессовестно счастливая, мечтами окрыленная!
Теперь ожидание предстояло ему. Максим потянулся за телефоном, поглядел на часы, подумав, что время будет тянуться чертовски долго. Его снова стало лихорадить, и в некотором роде это оказалось к лучшему. Сознание ушло в полудрему, потом появилась спиценосая медсестра и разбудила его. Но солнечный квадрат на стене почти не сдвинулся, значит, времени прошло мало и звонить Лизе было рано. Можно было обдумать… похороны, например. В случившееся все равно не верилось, не вязались все эти привычные слова — кладбище, гроб, могила — с живым и ярким образом друга. Сам Кирилл об этом и не думал, говорил: