— А разве у тебя бывают нормальные сны?
— Нет, конечно, — отмахнулся Байрон, — но этот был своеобразным. Ты, я и Маклауд. Прелестная компания, ты не находишь?
— И что же мы делали втроём? Хотя могу представить…
— Что делали? — Байрон снова нахмурился. — Ничего особенного. Я что-то там натворил, не помню что. Наверное, кого-то убил. Неважно, в общем. Но Дункан не простил, он меня вызвал.
— А что же делал я? — встрял Митос. — Я не вмешался? Не может быть.
— Ну почему же, вмешался. Ты попытался отговорить Маклауда от поединка.
— Отговорил?
— Нет.
— Почему?
— Я не знаю, — вдруг понизил голос почти до шёпота Байрон. — А ты?
— Что я? — встрепенулся Митос.
— Ты знаешь?
— Откуда? Я не властен над твоими снами, Джордж.
— Да, конечно.
В глазах Байрона сверкнула искра задора, Митос успел её заметить, как и понять, что не следует ждать ничего хорошего.
Уж слишком хрупкий лёд под ногами, с Байроном всегда так.
— И всё-таки. Давай представим: открывается сейчас дверь, заходит Маклауд. У него плохое настроение, он видит меня — настроение, само собой, не улучшается. Он бросает мне вызов. Что станешь делать, Док?
«Что станешь делать ты, Митос?»
Митос сам задал себе этот вопрос за мгновение до того, как его же озвучил Байрон. За доли секунды перед глазами Бенджамена Адамса промелькнули ослепительные моменты его дружбы с поэтом Байроном. Он успел разглядеть обложку записной книжки со стихами, почувствовать запах жасмина с виллы у Женевского озера. Влюблённый взгляд Мэри Шелли и обречённый — её мужа Перси. Его слуха достигли пьяные выкрики Джорджи, женский смех, чей-то плач… Потом полились стихи. Их читал сам Байрон, и они были гениальны. А потом Бен услышал: «О, Док, я только что гулял по лезвию ножа, в моих стихах слишком много боли и отчаяния».
— Если бы Маклауд тебя вызвал, я бы всадил в него пулю прежде, чем он смог бы завершить свой любимый спич о том, что в конце останется только один. Я бы не дал ему убить тебя, а тебе — его. Уж поверь, я нашёл бы средство держать вас обоих далеко друг от друга.
— Я верю.
Байрон поставил пустой стакан на стол и добавил:
— Вода совсем не утоляет жажду. Вот уж никогда бы не подумал.
«Я хочу остаться для тебя тем, чью дружбу ты ценил. Хочу снова стать одним из тех, кто был так важен и значил так много. Я не хочу превратиться в смутное воспоминание, в бледную тень. Наша дружба — это страсть. И я надеюсь, она больше не нуждается в оправданиях».
— Так что всё-таки ты делал у Маклауда?
— Да так, консультировал по одному вопросу: ему принесли гитару, я её проверял. Кстати, отличный экземпляр, «Epiphone» 1945-го года. Я настоятельно рекомендовал Маклауду приобрести гитару, он обещал подумать. Только я не понимаю, о чём тут ещё можно думать?