Она закусила губу и чуть не расплакалась. Они не смогут бежать дальше, их догонят и убьют. Обоих. Теперь — обоих.
— Оставь меня, возвращайся в посёлок, — проблеяла она, чувствуя, как злющий ветер режет под веками.
Мартин покачал головой и вдруг одним мгновенным движением взял её на руки. Он был очень сильным, а она весила немного даже в тёплой одежде, но… Даже неопытная Марта понимала, что долго и быстро он не сможет её нести. Ещё и сумка. Их догонят люди барона и… Обоих.
— Мы переночуем в моём схроне. — Теперь, когда губы Мартина почти касались её щеки, она слышала самый лёгкий шёпот. — Это недалеко. Вы отдохнёте, я наложу повязку, и на рассвете мы пойдём дальше. Ничего, нас не найдут. Они будут искать по тракту, а пока сообразят, мы уже пересечём границу аллода. Ничего, ваша милость, не огорчайтесь. Моя матушка всегда говорила, что судьба всегда знает, как лучше.
Он свернул со стёжки, и, чтобы ветки не хлестали по щекам, Марта вжала лицо в его куртку. Куртка пахла августом и чабрецом…
* * *
… и от пряного аромата кружилась голова. Кто распорядился свалить целый стог чабреца под её окнами?
Юная баронесса де Бельвейзиг отдёрнула занавеску, чтобы высмотреть во дворе кого-нибудь из прислуги поприветливей и попросить отгрести тимьян подальше, за угол. Хорошо бы попался на глаза Бьорн, он точно сделает. А остальные… Не жаловали в древнем замке молодую жену барона Хольгера, помнили постоянно, что она не голубых кровей. Барон хотел денег отца будущей баронессы, в девичестве Марты Дювон, а старый Дювон хотел, чтобы его внуки носили титул. Чего хотела сама Марта, в ходе этой полюбовной сделки спросить забыли.
— Бьорн! — позвала баронесса, смешно вытягивая шею. — Бьорн!
— Здесь я, ваша милость! — седой, но очень крепкий слуга вынырнул из-за сарая. Обычно расторопный, сейчас он двигался рывками, потому что тащил за собой упирающегося паренька. Марта рассмотрела, что паренёк чуть младше её самой, лет шестнадцати от силы, но высокий и широкоплечий. Худой, правда, но были бы кости, мясо нарастёт. Всклокоченный, рубаха порвана. Нос у мальчишки расквашен, а руки связаны. Глядит волчонком. Нет, пожалуй, уже волком.
— Кто это, Бьорн?
— Браконьер, ваша милость, — охотно пояснил слуга, но как-то странно поморщился, словно болел у него зуб. — Наш, из посёлка. Фабиан и Йохан поймали, когда он рубил ольхи в роще. Думал, наверное, что так рано дровяных воров никто не будет высматривать.
Марта уже знала, что здесь ворам, покусившимся на имущество барона, рубят руки. И неважно, золото украдено или вязанка дров. Безрукий калека в шестнадцать или сколько там ему. Будет ли его кормить семья или продаст в заезжий балаган уродов? Она уже не чувствовала резкого запаха душистой травы.