Лауд ушел, а девушка еще долго стояла. Наконец она топнула ногой и прошептала проклятье, от которого, имей оно силу сбыться, Черный Олаф окривел и облысел бы еще до восхода солнца.
Уна Гудбругсдоттир никогда не считала себя доброй. Впрочем, стать ведьмой ее тоже не тянуло. Она честно избегала Лауда, пока это было возможно, и честно полюбила его. Она считала, что хочет не так много, чтобы все святые вдруг ополчились против нее. А раз так, то и Черного Олафа можно заставить принять верное решение. Осталось лишь придумать, как.
Как-то раз Черный Олаф отправился на прогулку. И надо же было так случиться, что он поскользнулся как раз над обрывом. Король острова Мэн и прочих островов висел, уцепившись за какой-то куст, а внизу облизывало камни море. Тут он услышал собачий лай, собрался с силами и стал звать на помощь. Какая-то девица перегнулась через край обрыва и, увидев короля, не стала зря терять время. Она спустила свой передник, а был он из плотного, славного домотканого полотна, а сама вместе с собакой ухватила ткань за другой край и принялась тянуть.
Король оценил ее старания, так как знал, сколько весит. Поэтому, когда они все, обливаясь потом, сидели на краю обрыва, он сказал:
— Прежде всего, никому об этом не говори, девушка. И проси чего хочешь, у меня достанет и серебра, и овец.
— Твоего младшего сына, — ответила нахальная девица. Черный Олаф пригляделся получше и узнал Уну Гудбругсдоттир.
— Что же, — сказал он, — слово короля было сказано. И у тебя есть право явиться в мой пиршественный зал и попросить Лауда себе в мужья.
— Только попросить? — перебила Уна, и Олаф подумал, что девица умна, но он-то поумнее будет.
— Конечно, — ответил король. — Потому что потом я спрошу тебя, во сколько ты ценишь моего сына? Если уж он тебе так нужен, что за выкуп ты за него отдашь? Подумай об этом, девушка.
Он с достоинством встал и похромал домой. Уна осталась сидеть, и несчастнее ее не было сейчас девушки не только на острове Мэн, но и во всей Шотландии.
Когда Уна вернулась домой, в невысокую закопченную лачугу, ее ждала бабка. Больше у нее никого не было, еще разве что собака и Лауд, но надолго ли?
— Не вздумала ли ты здесь плакать, девушка? — спросила старуха. — И капать слезами в мою похлебку? Уж лучше я отдам ее первому бродяге, который к нам постучится, он-то уважит труд старой женщины!
Уна сжала губы и вытерла слезы передником, который все еще держала в руках.
— Так-то лучше. Теперь садись к очагу и рассказывай.
Уна рассказала.
— У меня ни единой монетки нет! — наконец воскликнула она. — Я знаю, как обойти клятву Лауда, но как нам быть потом, если Черный Олаф придет за нами со своими людьми?