— Я готова. Коли надо по обычаю.
— Да? Это хорошо, что ты так… не боишься, — удивлённо-растерянно ответила Всеслава. Неужто правда ждала, что невестка откажется? С чего бы это? И чего бояться родного мужа?
Княгиня отпустила руку Салкэ, встала. Кликнула девку. Велела подать какой-то «симарглов короб». Девка поклонилась, метнула в Салкэ любопытный взгляд, выбежала из светлицы.
— Да, ещё… Понёву эту в церковь больше не надевай. Слышала, одолень-траву в узоре разглядел старый Горазд. До Феодора-попа быстро слух дойдёт.
— Нет там никакой одолень-травы. Отцов подарок, из дальней страны. Пять лун на восход надо караван гнать. Никто в той стране и не ведает здешних поверий.
— Да знаю я, — отмахнулась Всеслава. — Да только теперь пойдёт в людях: княгиня Анастасия в Божий храм русалью понёву надевает, сам Горазд сказал.
Вернулась девка, притащила большой короб, весь разрисован невиданными цветами, птицами да крылатыми змеями. Княгиня снова отослала её, откинула узорчатую крышку, вынула серебряный убор: широкие наручи, гривну витую, усерязи с яблоками, два пояса с круглыми бляхами. С блях скалились волчьи морды. Салкэ погладила их, провела пальцами по лбам, скулам, оскаленным пастям: приветила тихонько свой родовой знак. Ведь от волков произошёл народ сары. Она вспомнила посох в руке старика, с таким же навершием. Видно, и северяне вели свой род от них, от волков.
Уже по-другому, не сторожко, а как о решённом деле, быстро и уверенно Всеслава стала рассказывать:
— Пояса эти наузами зовутся. Один сама наденешь, другой на Владимира накинешь. Что бы ни было, науз с себя не снимай. По нему тебя муж узнает, будучи в ином облике. Зелье вам поднесут, князю в роге, тебе в чаше — пей до дна. Там травы заповедные, легче будет, зелье само тебя поведёт и подскажет. Кричать захочется — кричи, только лучше не словами. Просто в голос кричи. Своего ничего не надевай, ни платья, ни рубашки, ни убора. И помни: сделаешь всё правильно, истинной княгиней станешь, примут тебя люди.
Салкэ опять не всё поняла, но кивнула, про себя решила потом тихонько Владимира расспросить. Княгиня достала из короба одёжу с пёстрой вышивкой. Снова дотронулась до ладони невестки, вздохнула:
— Ну, готовься. Пойду князю скажу. Сегодня в ночь, ждать доле нельзя, и впрямь сгорит земля. Пять лет не было русалий на Новегороде. — И вышла из светлицы.
Салкэ привыкла уже к любопытным взглядам, которыми провожали её в Новгороде-Северском с самого первого дня. Как же, молодая жена, привезённая княжичем из половецкого плена, дочь Кончака, великого хана. Имя отца повторяли здесь со страхом, а теперь и с надеждой — авось поможет в усобицах. Но сегодня на неё смотрели особенно пристально и тревожно. Будто ожидали чего-то. Или опасались. Салкэ усмехалась про себя: боятся, что степнячка не поймёт или не поверит? Что сделает что-то не так, прогневит старых богов? Или выдаст общую тайну жрецам нового Бога?