Бесконечная история (Авторов) - страница 99

Спорить было бессмысленно.

Лист девятый

Венеция, четверо суток спустя

— Тот, кто называет Венецию вонючей, ничего не смыслит в жизни, — Митос резко обернулся и встал, облокотившись спиной на кованую ограду балкона палаццо. Бутылка вина опасно балансировала на узкой ограде, лишь слегка придерживаемая его рукой.

— А? Что? — Байрон отстранил рыжеволосую бестию, устроившуюся у него на коленях, — Док, присоединяйся или помолчи, молю.

Девушка что-то пролепетала на итальянском, но ее явно никто не слушал.

Это была единственная просьба Байрона, озвученная им еще в Лондоне — на неделю они должны забыть все, что было за пределами девятнадцатого века. То есть, это должна быть неделя, равная времени, проведенному на вилле Диодати. Или тем дням, что они потом проводили тут же, в Венеции. За исключением одного. И это исключение никто даже не озвучивал — никакой дури, даже травки.

Зато алкоголь тек рекой. Первые сутки Митос помнил с трудом. Вторые не помнил вовсе. Третьи и четвертые уже сливались воедино в яркой какофонии цветов и звуков.

Старик опрокинул в себя остатки вина и, подойдя, устроился на полу, в ногах никого не смущавшейся парочки.

— Дж… Но… Тьфу, Байрон, мне плевать, буду звать тебя так. Спой мне, приятель.

Резко отодвинутая девушка чуть не упала с кушетки.

— Рискованная просьба, дружище, — Байрон, изогнувшись, свесился с дивана. — Тебе может не понравиться песня, рожденная израненной душой поэта.

Смех Митоса заглушил даже разгневанные вопли венецианкой фурии.

— Я приму любой крик твоей души. Если только это не будет серенадой.



Байрон, ухмыльнувшись, щелкнул Старика по носу:

— Ломаете все мои планы, доктор Адамс. Как, впрочем, и всегда, — поэт чуть не упал, пытаясь одной рукой придвинуть к себе гитару, а другой — дотянуться до лежавшего на столике блокнота. — Любой крик души, говоришь? Хорошо. Тогда получай.

Пристроив блокнот рядом, Байрон взялся за гитару.

— О, только б огонь этих глаз целовать
Я тысячи раз не устал бы желать.
Всегда погружать мои губы в их све…

Митос резко перебил друга:

— Ну я же просил… Никаких любовных стенаний…

В глазах Байрона мелькнул недобрый огонек.

— Просил? Но не молил и на том спасибо, Док… Не о любви? Тогда как тебе так, — пальцы вновь вернулись к струнам, и в этот раз Митос уже не смел перебивать. Последние слова, последнюю песню прерывать нельзя.

Должно бы сердце стать глухим
И чувства прежние забыть,
Но, пусть никем я не любим,
Хочу любить!
Мой листопад шуршит листвой.
Все меньше листьев в вышине.
Недуг и камень гробовой
Остались мне.
Огонь мои сжигает дни,