Первый прокол допустил Гордеев. Пока накрывали праздничный стол и обговаривали «концертную программу», он сидел с Натальей, которой сегодня резать-чистить-готовить не позволяли, и взялся рассказывать ей о своей квартирной хозяйке, на которой всерьёз собирался жениться. «Лучше поздно, чем никогда» – пошутил Гордеев. Наталья выпрямила спину и убрала с лица улыбку, и Гордею бы остановиться, а его понесло вспоминать…
О дочери, которая живёт в Германии. О квартире, которую дочка сдаёт жильцам. О Сидоровне, у которой болели колени. А как им не болеть, когда она всю жизнь у плиты простояла. И не в столовой, в ресторане! Так что Гордееву сказочно повезло с женой. Это он так считал, что – с женой. А Антонина не считала. И женой не была, разговоры одни.
– Тонь.
– Аюшки.
– Мне с тобой хорошо. И домой всё время хочется. К тебе. Я на тебе женюсь.
– Чего удумал. Мне шестьдесят уже, забыл?
– Ну и мне… скоро будет.
– Не скоро. Семь лет большой срок.
– А мы не в тюрьме, нам срок не установлен. Я квартиру московскую дочке оставлю. Ты как, не против?
– А накой мне твоя квартира, у меня своя есть. И постоялец, на всю голову больной.
«Ну как с ней разговаривать? – жаловался Гордеев Наталье. – Может, посоветуешь чего? Когда комнату снимал, думал – необразованная баба, глупая. А вот поди ж ты, не могу без неё. Не в грамоте счастье».
Перескажи он этот разговор Сидоровне, она бы хлопнула его по лбу: «Нешто можно с одной бабой про другую гуторить?»