— Прямо железный человек! — восхищалась она.
У меня дела быстро пошли на поправку. Я уже на костылях выходил во двор погреться на солнышке. Часто навещали друзья: Шабанов, Уткин, Емельянов. Пришел как-то Мордин: их эскадрилья уже прилетела в Скадовск, Друзья сообщали новости: под Севастополем затишье, но это затишье перед бурей — в ближайшее время начнут выкуривать оттуда немцев. Основная борьба в эти дни шла на морских маршрутах, между Севастополем и Констанцей. Караваны врага без конца шныряли туда-сюда, разведчики перехватывали их, наводили ударную авиацию и топили. Приказ был такой: ни один немецкий транспорт не должен дойти до порта. Топить, топить беспощадно!
Погода в конце апреля испортилась, над морем нависли низкие облака, это усложнило разведку и наведение, но напряжение боевой работы не спадало. Саша Емельянов с радостью сообщил, что их экипажу дали самолет (Хохлову — тоже) и они уже несколько раз ходили на задание.
Я им завидовал. И клял судьбу за то, что она в такой неподходящий момент (не сегодня-завтра Севастополь будет освобожден!) кинула в госпиталь. С надеждой поглядывал на правую ногу, закованную в гипс.
А у майора положение с каждым днем все осложнялось. На разможженной ноге начали темнеть пальцы. Необходима была немедленная ампутация. Откуда-то привезли хлороформ для общей анестезии. С раненым долго говорил главврач, уговаривал согласиться на операцию.
— Нет! — твердо ответил майор. — Сегодня — одну, завтра — другую… Не хочу жить обрубком. Отрежете без согласия — пущу себе пулю в лоб. Виноваты будете вы.
Потом приходила Машенька. Она сидела у его кровати, худенькая, хрупкая, в ослепительно-белом халате, с шапкой непокорных огненных волос, выбивающихся из-под белой косынки. Нежно-нежно гладила руку, с болью в голосе говорила:
— Ну зачем вы так? Не надо упорствовать. В конце концов главное — голова, руки… сердце человека. А без ноги жить можно. Протез хороший сделают. У вас жена, сын, ждут вас. Соглашайтесь, я прошу вас, очень.
Майор посветлевшим взглядом смотрел на Машу, подносил ее маленькую ручку к губам, легонько прикасался к ней.
— Нет, Машенька. Спасибо за доброе сердце, но — не могу.
Когда приходили к нему друзья-истребители, он сразу оживлялся, веселел. Интересовался делами в эскадрильи, полку. Но стоило им заговорить об операции, тотчас суровел.
— Нет! — твердил одно. — Не хочу быть обузой кому-то.
— Но ведь и без ноги летать можно, — доказывали ему.
— Где вы такое видели?
— А Любимов?
Историю Любимова знали все черноморские летчики. Осенью сорок первого комэск И. С. Любимов был сбит в воздушном бою при сопровождении бомбардировщиков Пе-2. Сел в крымской степи. Уже на земле «мессеры» атаковали его, пушечным снарядом оторвало ступню левой ноги. Девять месяцев госпиталя. Вернулся на протезе. И хотя медкомиссия определила — к строевой службе не годен, Любимов добился, чтобы его снова допустили к полетам, стал летать на новейших истребителях, командовать авиаполком. Об этом и напомнили майору друзья.