— Послушай, — сказал мне вскоре Борис по этому поводу, — феномен твоей виртуальной жизнедеятельности замечен и активно исследуется рядом ученых, сторонников теории белого шума. Но меня тревожит твое отношение к собственной кончине. Не приведет ли к психосоматическим нарушениям столь яростное отрицание очевидного факта?
— Мне надоели твои глупые шутки.
— Увы, я не шучу. Обычный человек проводит жизнь в столь тотальной спячке, что и смерть оказывается не более чем фрагментом сновидения, и связанный со смертью великий стресс не в силах преодолеть инерции сна. Логично предположить, что тот, кто не спит — мертв в мире спящих.
— И что же, по-твоему, значит не спать?
— В древности для пробуждения требовалось нечто чрезвычайное, например, этому служили жестокие обряды инициации. Но для того, чтобы процесс не затухал, раздражающий фактор должен быть постоянно действующим, вроде вшей на голове, или неотвязной мысли о смерти.
— У тебя эта мысль действительно неотвязна.
— Когда ты, как рыба из аквариума, выброшена из прежнего окружения, это мощный раздражитель. Но он, кажется, перестает уже действовать. Мы адаптируемся к обстоятельствам и даже в аду, верно, будем искать привычных удовольствий вроде еды и секса.
— И что же, ты собираешься сменить воду в аквариуме?
— Да, поменять ее на кипяток или керосин.
Он поднялся, чтобы уйти. Уже в дверях, обернувшись, прибавил с усмешкой:
— Отчаянные вопли, которые ты развешиваешь на сайтах без авторизации, наводят разве что на мысль о необходимости срочной психиатрической помощи, дорогая.
Как-то раз Борис проговорился, какова истинная цель нашего лингвистического исследования. В исторических записках Диодора Сицилийского он нашел упоминание о фракийской книге мертвых, невероятно древнем своде магических техник, хранимом в неприступных горных монастырях бессов. Возможно, он верил, что именно ее я вынесла из святилища. Но увы: у меня не осталось никакой надежды распечатать однажды этот сосуд мудрости, будь он великой поэмой или летописью первых времен.
Я смотрела, как сутулый сумрачный парень расставляет на столе приборы к ужину. Он приходил каждый вечер и так был похож на послушника, что я невольно стала примерять на себя роль развратной графини де ля Фер, вынашивающей планы соблазнения с корыстной целью. Да, неплохо бы иметь союзника в лагере Бориса. И план не плох, если только я не напоминаю мальчику каргу из «Пиковой дамы».
— Послушай, дружок, у меня заедает разъем на мобильнике. Ты не мог бы посмотреть? — я подивилась собственной находчивости. Сотовый служил модемом для выхода в инет, и его приходилось часто подзаряжать.