Толковать древние имена — сомнительное занятие, ибо именно они неоднократно переводились с языка на язык, все более утрачивая первоначальное звучание. Так, цари атлантов получили имена-кальки сначала от египтян, потом от греков; в поисках созвучий и аналогий можно зайти слишком далеко. Скажем, на румынском reu — зло, то же означает ra на иврите. Свидетельствует ли это о ностратических связях между двумя языковыми семьями? hu на албанском шест, деревянный идол, huini — божество, huinor — небесный. Кажется очевидной связь с русским именованием мужского детородного органа, в честь которого воздвигались повсеместно так называемые фаллосы. Точно так же русский бог Хорс считается близнецом египетского Гора, а Сварог — вариантом Варуны индусов. На фракийском «вара» — смертельная рана, отсюда «свара», усобица; следственно, «сваргой» русичи называли рай воинов, и Сварог был правителем этого мира мертвых, подобно скандинавскому Одину.
Около люка-чаши я оставила моток бечевки, с помощью которой теперь выберусь наверх. Я встала, решительно шагнула прочь от отверстия норы. Зацепилась за камень. Упала. Под коленями зашуршал песок. Он ссыпался в воронку норы, и меня повлекло туда же. Видимо, Борис что-то нарушил своим вмешательством: воронка стремительно расширялась. Я попыталась зацепиться за края, но тщетно.
С набитыми песком и пылью ноздрями я вывалилась, наконец, к подножию холма. Надо мной нависал Сатни. Он смотрел без всякого участия, как это свойственно змееголовым. Меня кольнуло острое чувство вины и стыда. И — беспощадной достоверности происходящего. Я лежала в мелкой лужице, грязная, мокрая, со спутанными волосами, запутавшаяся в своих лингвистических конструкциях и по привычке готовая отнести к категории воображаемого все, что не укладывалось в рамки моего ума.
Только один миг, пока я смотрела, не отрываясь, в глаза змееголового, я осознавала вполне свой маразм и ничтожество своих потуг перед лицом таких простых вещей, как трава, солнце, жизнь. Потом машинка в мозгу принялась снова жужжать, сопоставлять, приводить в систему. Я поняла, что сейчас открою рот и произнесу очередную пошлость, и снова завертится колесо выморочной жизни, из которой мне не выпрыгнуть, не удержаться на тонком луче змеиных глаз Сатни, потому что я не найду внутри себя той главной опоры, без которой судьба — лишь россыпь бусинок-событий.
Поэтому я решила молчать по преимуществу. Встав, огляделась, но не увидела Бориса поблизости. Со всей учтивостью, которая доказывала мое доверие к его существованию, поздоровалась.