— Давай, — кивнула царевна. — Мне так нахватает наших прогулок по Пе… Ленинграду. Прости, я все ни как не привыкну к новому имени города, оно мне кажется оскорбительным…
— Хорошо, — прервал мысль царевны Денис. — Давай завтра после работы, встретимся у парка на Крестовском, и мы прогуляемся, как раньше. А сейчас мне действительно пора. Лады?
Анастасия улыбнулась, мол, все нормально, все понимаю и не держу. А совесть опять зарычала и недовольно затявкала о том, что Насте в этом новом мире действительно сложно после всего пережитого, о том, что она гораздо более одинока, чем даже та же самая Юля, и девушка нуждается в поддержке. Но вместо этого Денис мысленно прикрикнул на совесть «фу, плохая совесть» и погрозил ей воображаемой газетой, словно нашкодившему щенку, но совесть отнюдь не являлась щенком, и поэтому она ничуть не испугалась, а так и продолжила рычать об эгоизме хозяина, и даже брошенная сахарная косточка в виде реплики, что «все это я делаю не ради себя, а ради счастья родителей» ничуть не помогла.
— Ладно, Настя, увидимся.
Царевна кивнула, натянуто улыбнулась и, отвернувшись, вновь впилась в окна Зимнего дворца. А Денис побрел к входу в здание Главного штаба. Перед самой дверью он «обернулся посмотреть, не обернулась ли она», но это была отнюдь не песня, а жизнь, и поэтому Громов увидел лишь последнюю из Романовых, чудом спасшуюся из-за его оплошности, княжну Анастасию, стоящую на Дворцовой площади возле памятника новому мессии Троцкому, отдавшему приказ о расстреле ее семьи. Такую маленькую и одинокую, по сравнению с монументальным памятником, с грустью взирающую на осколки былой империи, которой ее семья более трехсот лет посвящала собственные жизни.
«Как же это все-таки печально быть последним из кого-то», — произнесла не унимающаяся совесть.
— Фу, — рыкнул Денис, обращаясь к совести. — Да перестань ты уже тявкать!
И он вошел в здание главного штаба, штаба управления МВД по Ленинграду и области. Не успел он открыть двери отделения, как на него тут же налетели «дежавю», так Денис за глаза именовал братьев-близнецов Толика и Бориса. Словно сказочные «двое из ларца» они были одинаковы с лица, высокие, спортивные, светловолосые парни являлись эталонами простых советских милиционеров. Они не вызывали страх и трепет, а напротив добродушными лицами внушали желание довериться и помочь. А это для советского милиционера нового мира, где преступность практически стремилась к нулю, если верить госстатистике, подчас было даже важнее, чем умение мыслить дедуктивно.