— Я ведь не настаиваю, Лидия Евстафьевна. Это мое мнение. Похоронный обряд исчезнет со временем. По крайней мере для простых смертных. Недаром уже сейчас процессии стали редкостью.
Лида покраснела. На глазах у нее выступили слезы.
— Ваша… ваша логика железная, с которой вы ко всему… Бездушие это, вот что… — Она отвернулась и ушла к группе девочек из Петиного класса, стоявших в стороне от могилы, где уже мелькали лопаты и слышны были глухие удары комьев земли о крышку гроба.
— Вопрос деликатный, Евгений Константинович, — сказал физик неопределенным тоном, и трудно было понять, на чьей он стороне в неожиданно возникшем споре.
Но Ларионов понял.
— В том, что я говорю, есть, наверное, нечто сухое, холодное, — понизив голос, признался он. — Пока человек — существо не только мыслящее, но и эмоциональное, а он, надо думать, будет таким всегда, его нельзя лишать того, что питает эмоции. Хотя, казалось бы, незачем брать на себя дополнительные страдания, связанные с церемонией похорон.
— Пойдемте? Надо бы бросить немного земли.
— Пойдемте.
Старухи опять затянули тихую заунывную мелодию. Ефимовна стояла возле самой могилы, бледная, из-под платка выбились седые волосы, ноги — в глине. Она больше не плакала, глядя немигающими, широко открытыми глазами, как мужчины забрасывают яму. Петя с бабушкой стояли поодаль, окруженные ребятами. Там были Алексей, Марико, Зарият, Рита, Оля Макунина — почти все десятиклассники.
— Ты держись, Петя, — шептала ему Марико побелевшими губами. — Ты только держись…
— Что ты сказала?
— Я говорю: ты держись… мы все — с тобой, ты не думай…
— Я не думаю, — сипло ответил он и удивился: голос был чужой, как будто эти слова произнес не он.
Когда все было кончено, народ стал медленно расходиться — кто к машинам, ожидавшим у входа на кладбище, кто на рейсовый автобус.
Евгения Филипповна с Ефимовной подошли к учителям.
— Не откажите, люди добрые, — сказала Ефимовна, поклонившись, — пожалуйте отведать нашего хлеба-соли. На по́минки, значит. Чем богаты — тем и рады.
— Спасибо, спасибо, — смущенно стал благодарить физик.
— Не обижайте нас…
Они пошли дальше — приглашать других. Ларионов и Сафар Бекиевич свернули в боковую аллею. Физик, шедший впереди, остановился, пропуская Евгения Константиновича. Тот, в свою очередь, стал уступать ему дорогу.
— Нет, нет. Идите. У меня, это самое… привычка. Не могу, когда за спиной кто-нибудь, вы уж извините…
— Почему? — недоуменно спросил Ларионов.
Сафар Бекиевич замялся:
— Ну… Я ведь разведчиком был на войне. С начала и до конца. И вот жив. Повезло. А в разведке как? Не дай бог, если сзади — шаги. Все, значит… обошли тебя…