— Мастер по изготовлению париков, — помог Евгений Константинович.
— Снимай галстук, Влахов! — потребовал кто-то.
— Соли нет, братцы! — сделал смиренную мину Петя. — Отпустите душу на покаяние… И вообще… предпочитаю свободную профессию.
— Это что за свободная?
— Художники, писатели, попы и воры…
Все засмеялись.
Они много смеялись в то утро. Стояли над обрывом, за городком аттракционов в парке, и ждали, когда солнце скользнет первым лучом по горбатой снежной спине Дых-Тау, заиграет в алмазных лепестках Гюльчи, окрасит бледную предрассветную долину в звенящие чистые краски восхода.
Внизу шелестела река, разнося вокруг ночное дыхание ледника, горы наверху еще виделись сплошной фиолетовой массой, сливающейся краями с сиреневым небом, на котором перемигивались непотухшие звезды.
Над сумрачной неподвижной сейчас гладью озера висела канатка с застывшими креслами, на том берегу смутно отражались в воде старые тополя, последние ветераны из тех довоенных гигантов, уцелевших после наводнения, случившегося лет пятнадцать назад и смывшего часть деревьев. В шлюзе негромко шумела струя, вытекающая из озера в реку.
— Колотун, — поежившись, сказал Петя Влахов.
— Сейчас потеплеет.
Мальчики все были в белых рубашках, пиджаки они, будто сговорившись, по-рыцарски уступили слабому полу. На всех, конечно, не хватило, и некоторые девочки стояли, обнявшись вдвоем и втроем под одним пиджаком.
Марико тронула Алексея за рукав.
— Что? — тихо спросил он.
— Ты не замерз?
— Не-е-т.
Она показала ему глазами в сторону и шепнула:
— Мне нужно тебе кое-что сказать.
Они отошли в густую тень ивы. Распущенные космы ее накрыли их темным пологом.
— Но, пожалуйста, не смейся, Алеша… Дай твой мизинец…
— Зачем?
— Ну, дай.
Он протянул ей палец, улыбаясь в полутьме. Марико поддела его своим мизинцем.
— Зажми.
— Зажал.
— Задумай.
Алексей хотел засмеяться, но у нее было такое серьезное, сосредоточенное лицо, что он не решился.
— Уже задумал, — перестав улыбаться и поддаваясь ее настроению, сказал Алексей.
— Теперь потяни себя за палец, — отпуская его руку, так же деловито велела Марико. — Если хрустнет, значит, исполнится…
— Ну, потянул…
Костяшки щелкнули у обоих.
Марико вздохнула с таким облегчением, как будто и вправду верила в магическую силу этого детского ритуала.
— Исполнится…
— А знаешь, что я задумал? — взяв ее за руки и подойдя ближе, спросил Алексей. Он неотчетливо видел сейчас в предрассветных сумерках ее глаза, но ему показалось, что они блестят ярче обычного.
— Не надо, не говори.
Но он уже не мог удержаться. Это было сильнее его, сильнее всякой рассудительности и трезвости, сильнее любых тормозов, которые так часто портили ему настроение. Он шагнул еще, вглядываясь в ее глаза. Они были теперь такими огромными, что он весь растворился в них и, движимый властной бесшабашностью, поцеловал ее в прохладные губы. И сейчас же отпрянул, испуганный.