Странно — все вокруг вроде бы не изменилось: идет обычная жизнь, мотает в заводском цехе трансформаторы Петя Влахов, а после смены его встречает у проходной пополневшая Зарият — отец возил ее в московскую клинику, и ее там здорово подлечили; по вечерам поблизости от дома гуляет с матерью Оля Макунина, выписавшаяся из больницы. Ходит с палочкой, припадая на левую ногу. Герман Сченснович — о нем Алексей знал от отца — укатил в Прибалтику. Оля избегает встреч со знакомыми и бывшими одноклассниками: «здравствуй» и «до свиданья». Слышно, Макунины собираются уезжать, но точно неизвестно. Рита Карежева учится в Пятигорске, в фармацевтическом; близнецы Махни-Борода работают в пригородном совхозе и заочно учатся на сельхозфаке здесь, в университете, два раза в год являясь на сессию.
У них, у Ларионовых, в сентябре будет семейный праздник — серебряная свадьба родителей. Алексей с сестрой вступили в тайный заговор: он сохранил свою летнюю стипендию, она полтора месяца, вместо прогулок и речки, бегала на опытную станцию убирать урожай ягод и фруктов, заработала, и они, сложившись, купили отцу с матерью обручальные кольца. Когда родители «женились» (Танькино выражение), не до колец было, потом так и не собрались, тем более что оба были равнодушны к золоту и побрякушкам.
Странно было то, что жизнь себе шла, текла по пробитому руслу, и никто не догадывался, какую новую праздничную окраску приобретала она для них двоих, для Алексея и Марико.
В такие минуты, наверное, и совершаются сумасбродные выходки, и ему ничего не стоило выйти на середину аллеи и заорать во весь голос — деревьям, привядшим осенним цветам и одиноким в этот час скамейкам: «Слушайте, вы, все, кто может и кто не может! У меня будет, у меня уже есть жена, настоящая молодая ж е н а, которую я люблю! Ее зовут Маша, и она меня тоже любит!..»
Но он не закричал, а только крепче сжал ее локоть и неслышно вздохнул.
Шалико Исидорович считал, что каждый человек имеет в жизни только то, чего он заслуживает, ни больше, ни меньше, а потому никогда не был чересчур высокого мнения о своей особе.
Да, он занимался любимой работой и достиг в ней степеней немалых: по Одесскому пароходству, к которому был приписан его потрепанный штормами, латаный-перелатанный в наших и иностранных доках нефтеналивной танкер на сто тысяч брутто-регистровых тонн[12], его, первого штурмана Шалико Кочорашвили, ценили как одного из самых знающих и надежных моряков порта — ничего, кроме благодарностей, наград и премий в послужном списке; да, он удачлив, и море отнеслось к нему благосклонно: за все годы лишь однажды висел на волоске от гибели, когда, смытый с верхней палубы громадной волной, восемнадцать кошмарных ночных часов боролся с рассвирепевшей стихией, но, по счастливой случайности, не был унесен далеко от дрейфующего судна, и утром его, полуживого, подобрали свои же; да, он стал отцом красавицы дочери, которую любил слепо, преданно, балуя ее с детства безо всякой меры.