Мой дом — не крепость (Кузьмин) - страница 255

Все так. Но вот в супружестве он счастлив не был. Неонила Георгиевна (он упорно не желал признавать нового ее имени, внесенного даже в паспорт) не приняла его страсти к морю, твердых, незыблемых для него представлений о служебном долге и морской этике, не приняла, осталась равнодушной к его мужской верности, сохраненной в многолетних неблизких скитаниях (он ходил на Кубу, плавал по морям, омывающим Европу и Африку, бывал в Канаде, Японии и на Цейлоне), верности, которая, как видно, ей не очень-то была и нужна.

Она не отказалась от материального благополучия — зарабатывал он достаточно, на себя почти не тратил (что ему, моряку, было нужно?), пользовалась этим благополучием, не давая ничего взамен и, как видно, не мучаясь угрызениями совести. Правда, он не собирался упрекать ее: энергичный, требовательный и непреклонный у себя на судне, в домашней обстановке Шалико Исидорович был терпелив и покладист.

Он уже кончил мореходку и ждал распределения, когда они познакомились. Яркая, смешливая, с крашенными хной рыжими волосами, влекущими его, как золотое руно аргонавта, живая, экспансивная Нила (тогда она откликалась на это короткое имя) в один-два вечера из длинного серьезного паренька в морской форме, готовящегося покорять дальние страны, сделала дачного кавалера, таскавшего за ней зонтик или свертки с покупками, ловившего ее шаловливый взгляд, как подарок фортуны.

Он плавал себе, возвращался, хлопотал, как наседка, устраивая гнездышко своей Ниле, которая, будучи к тому времени в «интересном положении», помыкала им, капризничала, что малый ребенок, требуя то того, то другого. Но он пребывал наверху блаженства, ибо относился к тем не очень многим представителям человеческой породы, которые словно специально призваны в мир, чтобы бескорыстно и жертвенно служить чему-то или кому-то.

После первого обмана жены Шалико Исидорович с трудом устоял на ногах. Смой его тогда с палубы океанской волной, и неизвестно, стал бы он бороться с бушующими валами почти целые сутки…

Позднее он притерпелся к ее изменам, закрывая на них глаза: в сущности, они оставались мужем и женой по чистой формальности.

Домой на положенный отдых Шалико Исидорович ехал с неизбывной тяжестью в сердце, которой не могла развеять и радость близкого свидания с дочерью.

Он не виделся с семьей полтора года, побывав за это время в нескольких рейсах, каждый раз говоря себе: «Это последний», и с горечью думал о том, что из двух главных ценностей, назначенных ему жизнью, осталась одна — его Марико. Моря больше не будет.