Это было нелегко, опасно, особенно если волнение превышало четыре-пять баллов и на пляжах вывешивался предупреждающий красный вымпел: «Купаться запрещено».
Шалико не уставал от моря и всего, что было с ним связано.
Ровное, гладкое, переливчато-серебристое поутру, оно в полдень понемногу раскачивалось, а к сумеркам ветер гонял за молом белые завитые барашки мертвой зыби, вздымал стремительные брызги у форштевней морских катеров и буксиров, сновавших на рейде с задорно приподнятыми носами.
Он смотрел на швартующиеся у причалов суда — неповоротливые океанские лайнеры, с лесом белых свежевыкрашенных лебедочных стрел на палубах, мачт, талей и затянутых обесцвеченной солнцем парусиной шлюпок-шестерок; закопченные, грязноватые танкеры с выдвинутыми вперед корпусами, свободными от надстроек, — надстройки, включая косую трубу с эмблемой страны на цветном пояске, были сзади, у самой кормы; рыболовные сейнеры с разверстым ютом, без бортов в этом месте и леерных стоек, — там стояло траловое устройство. Он знал их «голоса», походку, очертания и едва ли не по размытому солнечным маревом слабому дымку на горизонте мог определить, который из них приближается к порту.
Ловил со сверстниками на беспоплавковую самодельную удочку бычков, «барабульку» и зеленушек, угадывая, когда клюет, по дрожанию намотанной на указательный палец лески; ловил руками и наволочкой от «думки» усатых креветок, вытаскивал из-под камней и из расселин крабов с панцирями всех цветов и видов — темно-зеленых «травянок», коричневато-ржавых «каменных», светлых «песчанок».
Терпкий, солоновато-йодистый запах моря; белесые чешуйки соли на высохшем после купанья загорелом теле; яхты, корабли, шверботы и шхуны; морские термины и профессионализмы, вроде «рапо́рта» или «компа́са», гребля, модели суденышек, вырезанные из дубовой коры, долбленные из березовых чурбаков; рыба и рыбаки, скользкие медлительные медузы, наводнявшие бухту после штормов, — все, буквально все это, созданное и принесенное на землю морем, и было миром его детских и юношеских стремлений.
Теперь — конец. Размеренное, пенсионное существование.
Каково же было изумление Шалико Исидоровича, не ждавшего особых радостей от оседлой семейной жизни, совпадавшей к тому же с надвигавшейся старостью, когда он нашел дома если не полное понимание, то предупредительность, заботу и даже ласку, на которые совсем не рассчитывал.
Нонна Георгиевна хлопотала по хозяйству, призвав на помощь довольно скудные свои кулинарные навыки, не тянула из дому по вечерам, как бывало прежде, не зазывала случайных гостей, которых он не любил, — словом, будто торопилась наверстать и восполнить все то, чем манкировала когда-то.