Однажды я провожал Ирину домой и даже зашел к ним — было еще не поздно, а она собиралась представить меня матери.
Мать ее, приветливая пожилая женщина, учительница начальных классов, не отпускала меня, заставив с ними поужинать. Я сначала миндальничал, а затем, подбадриваемый взглядом Ирины, умял целую миску мамалыги с постным маслом и выпил два стакана чаю. У них, в собственном домике, было просто, без претензий, но так по-человечески тепло и семейно, что во мне шевельнулось грустное воспоминание о тех добрых старых временах, когда у меня тоже была мать и так же ревниво следила, чтобы я ничего не оставлял на тарелке…
Уходить не хотелось. Разморенный теплом и сытостью, я смотрел, как снуют по столу быстрые тонкие руки Ирины, убиравшей посуду, ловил ее открытую улыбку, в которой не было никакого жеманства, и именно тогда понял, что не смогу без нее. Не смогу — и все.
Я поднялся. Прощаясь, стал надевать шинель.
— Ты проводи, — сказала мать Ирины. — Там у нас во дворе — яма, как бы Женя не оступился.
— Я — до калитки, — кивнула Ирина, накидывая пальто. — Пойдем, Жень.
Я не хотел, чтобы она замерзла, и протянул ей руку, не доходя до калитки.
— Тут уже видно. Не надо дальше.
Она будто не заметила моей руки, потянулась, привстав на цыпочки, и быстро чмокнула меня в щеку.
— Пока.
Ошалелый и благодарный, я шагнул к ней, но она увернулась и погрозила пальцем.
— Иди. И завтра будет день. Приходи к нам, когда захочешь. Я до школы — дома.
К воротам с правой стороны примыкал въехавший на середину улицы соседский палисадник. За ним меня ждал Ленчик.
— Здравствуй, — удивленно сказал я. — Чего ты тут полуночничаешь?
Он издал странный горловой звук, вобрал голову в плечи и, не глядя на меня, выдернул из-за пазухи револьвер. Да-да, револьвер какой-то старинной марки, не то «бульдог», не то семизарядник образца 1895 года. В тусклом свете, падавшем на снег из окна напротив, трудно было рассмотреть.
— Я дружу с ней… с детства, — срывающимся голосом сказал он. — А ты пришел и победил, да? Лучше уйди с дороги!
Я заметил, что револьвер он держал неумело, отставив от бедра руку, дулом вниз и вбок. Что за идиотизм?!. На станет же он палить ни с того ни с сего? И где он достал эту опасную игрушку?..
Шутить не стоило. Откуда я знал, — может, он пьян и сдуру продырявит меня за здорово живешь?
Я резко прыгнул вперед и выдернул револьвер. На ощупь, не спуская глаз с Ленчика, который сразу обмяк и, тяжело дыша, прислонился к забору, я вынул из барабана патроны и сунул в карман шинели. Их было три. Один загнан в патронник. Предохранитель снят.