— Мы с ней ладим. Вот, Алеша, твой случай: старики идут в ногу с молодыми…
Алексей посмотрел на нее с удивлением.
— А зачем ирония?
— Так. Ни зачем.
— Ты — или большой притвора, или… слепой идеалист, — с досадой сказала Оля, обращаясь к Алексею. — Раз уж мы вернулись к этой теме… Возьми хотя бы учителей. Даже с самыми лучшими из них наши взаимоотношения не так безмятежны, как может показаться…
— Одна немка чего стоит, — буркнул Влахов. — Улыбающаяся стерва! Худючая — аж звенит!
— Они и не должны быть безмятежными, — убежденно ответил Алексей, оставив без внимания реплику Пети. — Просто нужно уважать друг друга. Больше знать — нам о них, им о нас. Тогда не будет многих недоразумений и недомолвок. Там, где я раньше учился, был биолог — робкий, тихий человек. Половину лица у него закрывал шрам — такое белое, никогда не загорающее пятно. Он хромал, и мы его называли «Рупь пять». На уроках творилось черт знает что, шум, гам. А потом отец мне рассказал, что биолог — удивительный, даже талантливый человек, с отличием кончил МГУ, написал какую-то серьезную работу… А шрам и нога — спас ребенка на пожаре… Вот и знай. А мы ему на шею садились…
— Почему я должна узнавать? — вмешалась Марико. — Я психологию и методику не изучала. Пусть меня сначала узнают.
— Удобная позиция, — проговорил Алексей. — Моя персона важней всего, извольте к ней приспосабливаться…
— Может быть, в том, что ты говоришь, и есть доля правды, — задумчиво сказала Оля. — Но что мы можем знать о других людях, когда и в себе-то не умеем разобраться как следует.
— А чем тебе, Оля, не нравится, например, Сафар Бекиевич? Разве плохой учитель? Разве плохой человек? — спросила Рита.
— Я о нем не говорю. Побольше бы таких, но…
— Что «но»?
— Он весь в своей физике. За ее пределами он тоже ничего не видит.
— Ну, развели филозофию! — рассердился Петя. — Довольно, не хочу больше слушать. И запомните: есть два полюса — «они» и «мы». Это Ларионов правильно сказал. Они — сами по себе, мы — сами. Но мы от них зависим, а раз так, «на чьей арбе сидишь, того и песню пой»!
— А если мне медведь на ухо наступил? Если — безголосая? — насмешливо спросила Марико.
— Пой в уме. Про себя.
— Едва ли вы сегодня до чего-нибудь договоритесь, — зевнув, сказал молчавший до сих пор Виталий. — Нашли, в самом деле, о чем…
— У Ларионова отец — учитель, вот он и старается, — усмехнулся Влахов. — Посмотрим еще, что он за человек. Пока вроде бы мягко стелет…
— Перестань, — одернула его Оля. — Моя мать — тоже учительница. Что из того? И о присутствующих не говорят.