— Простите, мне надо идти, — пробормотал он и, взяв сдачу, двинулся к выходу. У дверей его качнуло.
…Туман сгустился. Бисерной мокрой сединой покрывал волосы, студил лицо и разгоряченную шею, тонкой струйкой стекая за шиворот. Голые, искривленные ветки акаций протягивались навстречу из неясной мглы, похожей на рисунок тушью вразмывку. Наверху качались от ветра мохнатые лапы елок. В неярком свете фонарей матово блестел асфальт.
Хмурый, сырой осенний вечер.
…Ноги несли его на Долинск. Голова бездействовала — полный сумбур.
На свежем воздухе перестало мутить и он вспомнил об Оле… Но странно: прежнего отчаяния как не бывало; им завладела приятная легкость. Все стало просто и достижимо. Он найдет их где-то там, в темноте одной из аллей, и скажет…
Что скажет?..
Шагалось бодро. Расстегнутый плащ трепыхался влажными полами, отяжелевший от впитавшейся в него воды. Алексей задел рукой шершавый ствол дерева, ссадил палец, но боли не было.
Сколько он так прошел?..
Тускло, светящиеся окна санаториев плыли за ним, как блуждающие огни, создавая пока еще не осознанное гриновское настроение отрешенности.
Он пошел медленнее. Напряжение неожиданно спало, сменившись безразличием и усталостью. Ломило в висках.
Зачем все это?..
Даже если он встретит их — скорее проглотит язык, чем произнесет хоть слово. Спрячется среди деревьев, убежит без оглядки…
* * *
Евгений Константинович ходил от одного окна к другому, глядя в мутную расплывчатую черноту ночи, в которой с трудом угадывались очертания улицы.
Первый час. Алексея нет.
Ирина Анатольевна лежала в постели и делала вид, что читает журнал.
Евгений Константинович прекрасно понимал, что спокойствие это внешнее, а на самом деле строчки пляшут у нее перед глазами и ничто, кроме исчезнувшего сына, не занимает ее мыслей.
Они обзвонили квартиры одноклассников Алексея, своих знакомых, станцию «Скорой помощи», ГАИ и милицию — безрезультатно. Евгений Константинович несколько раз не выдерживал: одевался, уходил и мотался по городу, всматриваясь в размытые туманом лица прохожих.
«Ну, что?» — спрашивал молчаливый напряженный взгляд жены, когда он возвращался.
Ларионов пожимал плечами, рассеянно тер лоб и говорил, стараясь придать голосу как можно больше твердости:
— Ради бога не нервничай. Голова будет болеть. Ну, мало ли?.. Взрослый парень…
— На себя посмотри: зеленый весь… а я не нервничаю… — но «Огонек» дрожал в ее руках.
Что могло произойти? Сломал ногу, попал под машину, лежит в переулке, избитый хулиганьем, или, забыв о семье, торчит в чужом парадном с девчонкой?..