Таль долго молчала. Я уже начала думать, не слишком ли много ей поведала — это в бездне подобные истории воспринимаются, как нечто само собой разумеющееся, а тут девочка нежная, воспитанная. Но Таль справилась с эмоциями, прерывисто вздохнула и тихонько поблагодарила. Я удивилась:
«За что?»
«За правду. Теперь я… куда лучше тебя понимаю».
Вот уж это вряд ли! Впрочем, если ей легче от подобных мыслей — то и пускай.
«Да, мне легче. Хотела бы я облегчить твою боль!»
«Мою что? — от удивления я даже распахнула глаза. Впрочем, почти ничего не изменилось: в спальне царила кромешная тьма. — Мне совсем не больно, поверь. Разве только обидно немного. Надо же было вести себя так по-дурацки!»
«И вовсе не по-дурацки! Откуда ты знала? Ты ему верила, а он тебя предал. В этом нет твоей вины, лишь его».
«Если это так, почему же я стала демоном?»
На это у Таль не было ответа. Впрочем, у меня тоже. Коротко вздохнув, я перевела разговор на предстоящее торжество поэзии над разумом. Таль неуверенно захихикала — похоже, мнение эрьи Милады о том, какими должны быть настоящие стихи, ей тоже было неблизко.
Уж не знаю, сколько времени мы болтали и пересмеивались. Наверное, со стороны это смотрелось бы дико — если бы кто-то подсматривал, но все спали. Талина тоже в конечном счёте сумела заснуть. А я лежала, открыв глаза, и горько улыбалась. В окно мягко стучал дождь — совсем как в ночь перед моей злосчастной свадьбой.
Ну да, так тоже случается. Зряшная любовь, зряшная смерть, случившаяся ни за что — а может быть, за ложь. За безумие, выплеснувшееся в мир десятками невинных жертв. Безумие, которое на самом деле не стоило даже одной слезинки.
Любовь… Интересно, долго ли ещё люди будут прикрывать этим дурацким словом любое преступление, заворачиваться в любовь, словно в мантию, не замечая, что подол этой мантии изорван и заляпан грязью, а в ткани огромные прорехи? Попробуй убить хотя бы пару человек из-за жадности, гордыни, даже мести — и тебя единодушно осудят. Но стоит прозвучать волшебному слову «любовь», как толпа уже совсем не так сурова. Ради любви можно вырезать семью любимого человека, выкосить город, разорить страну…
Я видела любовь. Мой отец любил мать, и та отвечала ему взаимностью. Об этой любви не напишут поэм, она слишком тиха, слишком скучна, никому не интересна. Просто живут себе рядом двое родных людей, заботятся друг о друге и о детях. А вот стоило бы матушке воспылать страстью, например, к сыну соседского помещика, а батюшке — снести любовникам голову, как всё, готова пьеса, заставляющая сердца девиц трепетать, а уста — исторгать томные вздохи! Неудивительно, что в бездне любви — а точнее, её искажённым отражениям — уделяют столько внимания!