Это Мартин научила меня не смотреть в глаза кусачим собакам, хулиганам и пьяницам, потому что они считают это провокацией. Зато в шахматах рекомендуется, наоборот, смотреть противнику на переносицу, точно между глаз. Это сбивает его с толку. «У него создается ощущение, что ты видишь его насквозь», – объясняет Мартин.
Да уж, чему только эта девочка меня не научила! В том числе уважению к противнику. По ее словам, только та победа настоящая, которая одержана в последний момент. «Слишком легкая победа – не в счет».
– Ты смеешься над нами? – спрашивает главарь вымогателей.
– Нет.
Еще один совет Мартин: чтобы выбить раздраженного из колеи, надо просто разговаривать с ним разумно.
Я иду себе своей дорогой. Хулиганы колеблются. Из шахмат я уяснил, что если нападающий колеблется, то он теряет время. Я пользуюсь этим, чтобы спокойно уйти от них как можно дальше.
Я мерно дышу, сердцебиение не ускорилось. Не чувствую ни малейшего впрыска адреналина. Я неплохо прохожу испытание, но знаю, что через несколько минут, осознав недавнюю опасность, непременно запаникую. Сердце заколотится, я задрожу от страха. Враг, правда, будет уже далеко и не сможет насладиться ужасом, который он мне внушил.
Странное дело, страх всегда охватывает меня с опозданием. В самый ответственный момент, что бы ни происходило, я сохраняю хладнокровие и кажусь спокойным, а вот спустя четверть часа у меня в голове происходит взрыв.
Чудеса!
Я рассказываю об этом Мартин. Она говорит, что такая реакция сложилась у меня, наверное, с младенчества. Когда я в самый первый раз подвергся нападению, то так перепугался, что мой мозг изобрел способ выживания. Мартин думает, что мое пристрастие к сочинению всяких историй тоже как-то связано с этим давним страхом. Писать для меня – способ мщения и разрядки. Сколько злоумышленников, чудищ, убийц я уже мысленно разрубил на куски своей ручкой?
Писать – спасение, вопрос выживания. Пока я буду писать, никаким злодеям меня не запугать. Очень надеюсь, что писательство откроет мне еще более манящие лазейки.
Я пишу еще кое-что специально для Мартин. Это история малодушного трусишки, встречающего женщину, которая открывает ему глаза на самого себя и берет его под защиту.
Я ругал сиротский приют в Санкт-Петербурге – а зря, оказывается. Исправительная колония для малолеток в Новосибирске гораздо хуже. В приюте нас кормили мясными обрезками, но по крайней мере свежими. Здесь они гнилые. Торча здесь, я определенно обзавелся супериммунитетом.
В приюте постели были сыроватыми, а здесь они кишат клопами величиной с мой большой палец. Их даже мыши боятся. В приюте на каждом шагу воняло мочой, а здесь всюду смердит тухлятиной.