Теперь с ней жил Велион.
Окончательно могильщик набрался сил спустя ещё неделю. Начал помогать Свише по хозяйству. Таскал еду свиньям, чистил стайки. Делал это неумело, он ведь никогда не жил в деревне, но старательно. Хозяйка дома пока не гнала его, а главное – не боялась. И Велион не уходил. Сначала думал, должен отблагодарить женщину за спасение. Но потом понял – его держит что-то ещё. Что-то старое и прочно забытое. Или никогда раньше не изведанное.
Чувство того, что он дома. И он кому-то нужен.
Случилось это на двенадцатый день. Могильщик старался починить стул, у которого во время ужина сломалась ножка. Велион, как раз в это время сидевший на этом стуле, грохнулся на пол, вывалив себе на живот полтарелки горячей каши.
Ножка отломилась у самого основания крышки, Велиону нужно было как-то вытащить её основание из сидения. Чем и как это сделать, он представлял плохо. Это бесило его ещё больше.
Вернулась куда-то ушедшая пару минут назад Свиша. В руках она держала крынку.
– Подожди, – сказала хозяйка дома, подсаживаясь. – Надо приложить холодное к ожогу.
– На одежду попало, – пробормотал Велион, разглядывая сидушку. – Ожога нет. Ну, может, кожа чуть покраснела.
– Всё равно надо приложить холод.
Свиша отняла у могильщика сидушку и протянула руку к рубахе, намереваясь её задрать. Велион отшатнулся, чувствуя, как его щёки наливаются кровью.
– Да не волнуйся, – произнесла Свиша изменившимся голосом. – Я уже видела тебя. И не только живот. По шрамам понимаю, что лёгкого ожога ты не боишься. Просто дай помочь.
Могильщик покраснел ещё сильней, но всё же стянул рубаху через голову. Как он и думал, чуть кожа, ну, вздулась пара волдырей. Почти не больно. Свиша прижала к животу могильщика крынку, наполненную водой из родника. Крынка оказалась ледяной, но это как будто было даже приятно.
– Лучше? – спросила Свиша, улыбаясь.
– Угу, – промычал Велион.
– Дай посмотрю.
Она отняла от живота могильщика холод.
Велион краснел всё сильней. И всё сильней чувствовал возбуждение. Ему не нравились такие женщины, как Свиша – чуть полноватые, грудастые, с по-деревенски грубоватыми лицами. У неё были мозолистые ладони и сутуловатая от тяжёлой неженской работы спина. Но тело реагировало на неё, как на писаную красавицу. В тот миг он хотел её, но стеснялся этого, не знал, что делать. Он спал с женщинами раньше, но трое из четырёх были проститутками, а первая, владелица постоялого двора, куда он сунулся спустя неделю после побега из Храма, совратившая его в буквальном смысле, была старше его вдвое и мало чем отличалась от проститутки, разве что «давала» бесплатно.