В аэропорт Анастасия добралась как раз к семи часам. Снег разгулялся, раскрутился, не находя себе места, падал на землю неохотно, будто собираясь взлететь вскоре; и в белой его мгле здание аэропорта показалось Анастасии нарядным, словно праздничным, большие окна ярко светились, звали к себе. Где-то неподалеку прогрохотал самолет, а после все стихло, и только снег все кружился и кружился в своей бестолковости. Уже развиднелось, и день из-за первого снега казался ослепительно ярким… Анастасия вошла в большой зал, огляделась, взглянула даже на высокий причудливый потолок, подивилась громадности строения и отыскала глазами «справочное». Там ей коротко сказали: «Ждите!» — и Анастасия простояла в нерешительности минут двадцать и встревожилась: большие часы отмечали, что уже десять минут восьмого. «А в телеграмме значится: «семь часов», — подумала она. — Сын прилетел и бегает, ищет меня, а разве в таком большом зале, где столько людей, найдешь?» И решительно отправилась на поиски сына. Ей подсказали, где служебный вход, и она попала к проходной и долго втолковывала усатому вахтеру, что приехала встречать сына, что сын ее летчик.
— А то вдруг разминемся или еще что, — говорила Анастасия, показывая телеграмму. — А так я буду стоять, он и увидит…
— Пропуск тута надо, — басил вахтер из своего окошка, на телеграмму косился. — Без пропуска не положено.
— Да откуда же у меня пропуск, — удивлялась Анастасия. — Сын прилетает…
— Ладно, — сжалился вахтер, — иди… Вон там за стеной и стой, тут они все ходют.
Анастасия устроилась стоять под стеною здания. Перед нею, на просторном заснеженном перроне сторожко застыло несколько больших самолетов; в вихревом движении снега они, казалось, летели низко над землей. У одного из них — того, что поближе, — хлопотали люди; маленькие рядом с самолетом, они охаживали его, как живое существо. Между самолетами, нарезая свежие следы, сновали автомашины. И самолеты, на которых Анастасия никогда не летала, и снег, и ожидание встречи с сыном, и весь этот заснеженный мир аэропорта, совсем не похожий на тесное пространство двора и хаты — десяток вишен, яблоня перед окном, забор да обыденность комнат, — рождали непривычную легкость. И Анастасия всматривалась сквозь снежную пелену, радовалась тому, что у нее такое хорошее место: видит она всех, да и ее не пропустишь; прикрывалась платком от залетного ветра, обсыпавшего снегом, и ждала.
Мимо нее проходили летчики, удивлялись на терпевшую непогоду женщину и пропадали где-то в снеге; вахтер наведывался из своей будочки — присматривал, молчал и уходил. Анастасия приветливо кивала ему, как бы говоря: «Да здесь я, здесь, никуда не хожу». Она открыто поглядела в лицо сердитого с виду начальника, который даже приостановился, заметив ее, строго оглядел и спросил, что она делает на служебной территории. Анастасия ответила ему и подала телеграмму. Начальник взглянул на листок, подумал и, не сказав ничего — лишь кивнув, ушел. Анастасия боялась, что он выпроводит ее, попавшую в эти запретные владения. «Сына я жду, — думала она, как оправдывалась, — что же в этом такого?..» И все стояла, не чувствуя ни холода, ни быстрого бега времени. Снег присыпал ее так основательно, что она стала даже незаметной среди общей белизны.