Пока шли, все говорили; больше рассказывала Люся и, вспоминая, говорила живо, смеялась так легко и задорно, что Павел, слушая ее, и сам смеялся, позабыв и грусть и даже то, что утром надо ехать.
Он проводил Люсю, и как-то так получилось, что не ушел сразу. Они стояли у забора, под ветками вишен, как раз напротив темных окон дома. Молчали… Люся притихла, он тоже не знал, о чем говорить, и только досадливо подумал, что надо идти домой: мать уже заждалась. На улице было темно и как-то настороженно тихо, как бывает только летней ночью. От листьев пахло пылью, где-то далеко надрывалась беспокойная собака, а в саду, глухо ударяясь о землю, падали яблоки, и казалось, ходит там кто-то, неповоротливый и грузный.
— И звезды падают, и яблоки, — сказала Люся, посмеялась тихо и неожиданно спросила: — Ты скоро едешь?
— Завтра… Точнее, уже сегодня.
— Как — сегодня? — переспросила Люся удивленно. — Почему?.. Ведь еще целая неделя?..
Павел ответил, что они с ребятами условились собраться пораньше, и, говоря это, думая об институте, вдруг понял, что о встрече с Люсей, а главное, как она сама его окликнула, сможет рассказать своим друзьям. Он представил, как он будет говорить и как его будут слушать — с завистью. Он увидел себя в центре внимания и подумал, что надо рассказывать хладнокровно и с неохотой; попалась там, дескать, одна… За время каникул он ни с кем не встречался, и хвастать было нечем. Теперь же, подумав об этом, он как-то по-другому взглянул на Люсю, хотя, правда, в темноте ничего кроме глаз не увидел. И почувствовал, как его взволновало, что стоит он рядом с девушкой; казалось, протяни только руку… Было страшно, потому что он не был уверен в себе, но тут ему пришло в голову, что Люся сама окликнула его, а теперь не торопится уходить домой. «Возможно, она поджидала меня?» — подумал он, вспомнив, что Люся шла очень уж медленно. Он помолчал, потоптался, а затем, отбросив всякие сомнения, смело и неловко обнял Люсю за плечи.
— Павлик! — тихо вскрикнула Люся, отшатнувшись к забору. — Павлик!
Этот вскрик отрезвил его, он помедлил секунду, но Люся не вырывалась, и тогда, смущаясь и одновременно смелея, он стал целовать ее щеки, губы, ощущая дурманящий запах волос, кожи. Так пахли только яблоки на дереве — свежестью… Люся замерла как неживая, а затем, вздохнув глубоко, обняла его за шею.
— Павлик, — прошептала она нежно, доверчиво, и от одного этого слова в голове у него помутилось.
Все вышло неожиданно и настолько непохоже на то, о чем он собирался рассказать друзьям, что кроме лица Люси, кроме ее темных глаз, казавшихся неестественно большими, он ничего не видел, мало что понимал и только целовал Люсю, шептал нежные слова и клялся неизвестно в чем. Дрожавшая его рука нашла маленькие, совсем еще девичьи груди…