Жениться, правда, Шкипер не женился — об этом они с Виолеттой не говорили, — но каждый раз, возвращаясь из рейса, привозил сыну подарки. О Виолетте он тоже не забывал, покупал ей что-нибудь из одежды. Он заходил в магазины, на рынки, где торговали всякий всячиной, и этим вызвал интерес товарищей, которые хорошо усвоили, что Шкипер, кроме пивных заведений, раньше мало чем интересовался. Они заметили, что Шкипер стал общительнее, не говорил о себе в третьем лице, и, если бы кто-нибудь спросил его о жизни, он готов был ответить:
— Сын, жена!.. Полный порядок!..
Теперь Шкипер с нетерпением ждал возвращения домой, и тот день, когда, прихватив подарки, он торопился к сыну, был самым радостным. Пить он перестал и только изредка забегал в пивную, чтобы увидеться со своими старыми дружками, да и то больше по привычке. Говорил много о сыне, а после того, как радист принес ему телеграмму, в которой Виолетта, называя его по имени-отчеству, поздравляла с днем рождения, он сбрил бороду, став намного моложе.
Из последнего своего рейса Шкипер возвратился на Васильевский совсем больным. Он с месяц лежал в госпитале, а затем, дома, беспрестанно курил и надрывно кашлял. Лицо его быстро состарилось, появились морщины, а скулы заострились. Под глазами наметились черные круги. Весной его немного отпустило, и он стал чаще выходить на улицу. И теперь как-то по-новому увиделись ему родные и вроде бы забытые линии Васильевского, дома, люди. Он бродил, смотрел, думал. Мысли его были вовсе не грустные, но, вспоминая жизнь свою, Шкипер чувствовал, как чего-то ему все же жаль — чего, правда, он не знал. Но на все, что его окружало, он смотрел теперь открыто и по-доброму, будто постиг самую важную истину или же полюбил жизнь и понял, что она дается только однажды. Так оно и было, хотя подобные слова вряд ли приходили в голову Шкипера. Да что слова, если пришло ощущение жизни, желание немедленно куда-то идти, что-то делать. Шкипер продумал, как он, выздоровев, пойдет работать, заберет к себе Виолетту с сыном… И часто, задумавшись, он ловил себя на том, что мысленно рассказывает кому-то о своей жизни, о том, как в ней было, а еще больше — как бы ему хотелось.
Однажды он загулял до самого вечера, видел, как садилось солнце, как все вокруг стало синеть — и вода, и дальние дома, и все еще голые деревья. Воздух был по-весеннему свежим, пахло оттаявшей за день землей. Шкипер стоял на набережной, смотрел, как менялось небо, все больше темнело. Исчезла малиновая полоска, осталась красная полынья заката, но и она затягивалась. Шкипер подумал, что такие закаты были и раньше и будут всегда. Он стоял, боясь пошевелиться и вспугнуть то ощущение, что нахлынуло на него. Стало радостно при мысли, что он придет сюда завтра и снова увидит закат, и показалось ему, он давно стремился куда-то и все никак не мог попасть, а вот теперь добрался. Шкипер вздохнул полной грудью, но тут же закашлялся до слез. Кашель навел его на грустные мысли, но Шкипер их отбросил, повернулся и торопливо зашагал домой. Через час должна была прийти Виолетта с сыном. И дома он в нетерпении ходил по комнате, прислушиваясь, не звенит ли звонок. Ему хотелось увидеть сына, сказать Виолетте… Он не знал, что он скажет, но понял — надо торопиться. И когда заголосил звонок, кинулся к двери, открыл. На лице его была плохо скрытая радость. Он с каким-то изумлением смотрел, как Виолетта с сыном входили в комнату.