— Многое отдал бы, — сказал Алексей, и Батурин, отрываясь от своих мыслей, посмотрел на него с удивлением, не понимая, о чем тот говорит. — Да не пришлось нам встретиться, и выходит, все она угадала. Не знаю, что говорил бы, оправдывался или молчал, потому — что же скажешь… Тогда в тамбуре мы все решили, как она напишет и как встретимся. Она стала читать стихи, — продолжал он рассказывать веселее и даже посмеялся. — Я таких и не слышал. А она прочтет — спрашивает, нравится, мол… Нравятся, отвечаю, а сам, признаться, не любил стихов, не понимал. Нас ведь в детстве не стихам учили, а работе, так и в жизнь отправили… Да! И вот спрашиваю — чьи стихи-то, а она не говорит, смеется только. О песнях каких-то читала, о какой-то девушке. А то вдруг на луну поглядела и загрустила.
«Чего ты?..» — спрашиваю.
«Подумалось мне, что никогда не встретимся, — ответила она. — Я знаю, что это не так, а вот же подумалось… Глупости, правда?»
А сама пристально на меня поглядела.
«Конечно, глупости, — ответил я, подумав о том, что адрес-то наврал. — Непременно встретимся…»
Так я говорил, да и правда это была, потому что понравилась она мне не на шутку — отчего бы и не переписываться?.. И встретиться можно. И все думал, не забыть бы адрес поменять, чувствую, теперь нельзя — обидится. Старался придумать что-нибудь, за шутку выдать или как… А чего было хитрить?.. А она все стихи читает, хорошо так, чисто, и слушать ее приятно:
Дни мои уходят золотые
И уйдут один по одному…
Что-то там о луне, о звездах — вроде бы она смотрит на них, и слова эти сами к ней приходят.
«А это чьи?..» — спрашиваю.
«Мои, — ответила она. — Хочешь — подарю?»
«Спасибо! Буду помнить…»
«Теперь это твои, — сказала она и еще раз прочитала, чтобы я получше запомнил. — И еще знай: если тебе тяжело будет, повтори — и сразу же станет легче. Понимаешь, легче?..»
А на меня как затмение нашло, и вправду ничего не понимаю. Она обнимает меня, а мне плакать хочется. Спроси — отчего? Не скажу, но какую-то власть она надо мной взяла, будто приворожила. Глаза у нее темные, зрачки большие, и говорит… Нет! — остановил себя Алексей, даже ладонью по столу пристукнул. — Такое не передашь… После мы будто с ума сошли, позабыли и старшую, и все на свете. Пошли в другой вагон, и кто кого вел — не знаю. Помнится только, сидели среди чужих людей, она меня за руку держала и говорила — то быстрее, то медленнее, словно заговаривала. Мне одному, а другие не слышали. Я ладонь ей украдкой целовал.
«Ты мне веришь? — шептала она. — Веришь?..»
«Да, — отвечаю я. — Верю!.. Да!»