Алексей замолчал, но тут же заговорил снова, зло и резко:
— Гляжу иногда на людей: ну что за лица! — то хитрые, то пресные, и все сытые, вроде бы жир на них лоснится. Вот у нее было лицо. Ничего подобного больше не видел, потому что лицо — это не только нос да губы. Это — душа… Душа, — повторил он тихим криком. — Лицо говорит больше, чем хотелось бы, а люди этого не понимают… Она тогда была сама собой, а я ее за сумасшедшую принял. Сама собой, понимаешь, и это так много, что я больше никого и не видел. Да и кто мог быть? Кто? — повторил он так, будто бы ждал ответа. — Никого вокруг… Взгляни — одно вранье везде. Врут, а думают, что мудрецы! Каждый сам себя перехитрить хочет, и уж такое вытворяет… Но в жизни не перехитришь, не получится. Я тоже трижды женился, убегал все от чего-то. От нее, что ли?.. Наверное. Да разве уйдешь?.. Нет! И как помнил, что бегал по проводникам, искал свободное купе, так и буду помнить. Договорился с одним за десятку — послушай, за де-сят-ку… А в купе этом красная миска стояла. Что за миска? зачем? для фруктов, наверное? Черт бы с ней, с этой миской, но вот же запомнилась. Зачем она мне? Зачем?..
— Кто же его знает, — уклончиво сказал Батурин. — Оно как подумаешь, то все оказывается… зачем-то надо.
— Да не надо, — возразил Алексей так, словно упрашивал Батурина. — В том-то и дело, что не надо, потому что это мелочи, а мы на них все внимание обращаем. А главное где-то стороной проходит. Не надо! — повторил он и тише добавил: — Вот адрес надо было поменять..
— Ты что же…
— Мы уснули в этом распроклятом купе, — не сразу и глухим голосом сказал Алексей. — Прыгал я на ходу, и сумка моя поехала. Да что там в той сумке… Жизнь как-то покатилась, будто под откос… Но знаешь, если встречу другой раз людей и вижу, что любят они, поклониться готов, я это чувствую, по лицу читаю… А ее, конечно, я искал, долго ездил…
— Так ты и теперь искал? — ужаснувшись своей догадке, спросил Батурин. — И теперь?
— Да нет, — неохотно ответил Алексей. — Что теперь искать… Так уж, проехался — благо оказия подвернулась. У меня трое взрослых, двое малых. Жизнь — обижаться грех…
Батурин не поверил последним словам Алексея.
— А если бы знал, где она, поехал бы? — спросил он так, будто не знал ответа заранее.
Алексей помолчал, пристально поглядел на Батурина и твердо сказал:
— Поехал бы! Увидеть хочется, потому что…
Он не договорил — замолчал, посчитав, видно, что и так рассказал слишком много.
А Батурин вдруг подумал, что этой девушкой была Клава, и только теперь понял, что это и было тем, что захватило его в рассказе. Было что-то общее между девушкой и Клавой — если это две разные женщины… Батурин раскрыл рот, чтобы спросить имя девушки, но не спросил, подумав, что ему лучше не знать. Он низко опустил голову, вздохнул — смотреть на Алексея не хотелось.