Годы шли, сейчас в ретроспективе многое сливается, часто трудно сказать, что было раньше, а что позже. Близилось роковое воскресенье 7 января 1962 г.
За четыре дня до этого Дау позвонил нам. К телефону подошла жена. Она думала, что нужен я, но Дау звонил именно ей — и не по делу, а поздравить с наступившим Новым годом. Последующие события навсегда запечатлели в нашей памяти поздравление Льва Давидовича, его шутливо-торжественный тон, хотя ничего необычного, особенного тут не было. «Сейчас, когда народы Африки успешно борются за свое освобождение, желаю Вам в Новом году приобрести самостоятельность и свободу», — и дальше обычная «пластинка Дау» о том, что отдыхать надо врозь, что не следует ездить в Тулу со своим самоваром.
Мы должны были встретиться «на той неделе» и собирались пойти вместе в гости.
Но воскресным вечером А. И. Шальников тревожным звонком подключил Н. Н. Семенова к срочным розыскам чистой мочевины, требующейся по настоянию нейрохирургов. Храню памятную картонку с надписью «N 1. Prof. Lev Landau с/о BE А Medical Officer, BEA Medical Centre, London Airport» — от первой лекарственной упаковки, экстренно присланной для Дау Максвеллом из «Пергамон пресс» с первым же лондонским самолетом. Началась эпопея борьбы за жизнь Дау.
Осенью, уже в Институте нейрохирургии, меня впервые впустили к нему в палату, он лежал в постели — дремлющий, непривычно отчужденный, с каким-то незнакомым лицом. В палате был еще А. И. Шальников и другой, незнакомый мне человек. Вскоре он ушел, и я спросил Шальникова, кто это был. Шальников назвал фамилию, и тут послышался слабый голос Дау: «Очень слабый физик», — отрекомендовал он посетителя. Как я обрадовался — жив курилка! Мне показалось, что Дау снова стал прежним, что все вернется на круги своя. Увы, надежды не оправдались. Дау совсем перестал говорить о физике, был почти безучастен к окружающему, постоянно жаловался на боли в ноге, на потерю памяти. Память его сохранилась как-то избирательно, например он по-прежнему свободно говорил по-английски, но многое вовсе улетучилось. Совершенно потеряна им была способность воспринимать новое. К примеру, Я. А. Смородинский и я несколько раз рассказывали ему новость о двух типах нейтрино — электронном и мюонном, и каждый раз он воспринимал это как услышанное только что, впервые. Вместе с тем подчас он высказывал очень меткие мысли и характеристики, тогда перед собеседником мелькал проблеск прежнего Дау.
Особенно характерным для его нового состояния, для трагического положения прикованного Прометея, в котором он оказался, показался мне наш разговор в больнице АН СССР в октябре 1962 г., в день, который был бы полон огромной радости для здорового Дау, в день Нобелевской премии.