О да! Так меня называли. Кто-то просто констатируя то, что я не уроженка тагана, а кто-то, вкладывая в это слово неприязнь. Об этом я узнала от Сурхэм — прислужницы Танияра. Хотя она, скорей, относилась к своему господину, как названная мать. Женщина, возраст которой был далеко немал, относилась к аладару с теплотой. Она заботилась о нем, и ко мне первые дни присматривалась с настороженностью и явной подозрительностью. Я бы не сказала, что она была недружелюбна, но мне приходилось ловить ее внимательные взгляды.
Как-то даже Сурхэм устроила мне настоящий допрос, когда мы остались с ней без бдительного ока Танияра. При нем женщина со мной не заговаривала, а в тот день, когда я утром вышла из своей комнаты, Сурхэм, заслышав мои шаги, выглянула из кухни и махнула, подзывая. Она поставила передо мной завтрак. Пожелав ей доброго утра и, усевшись за стол, я поблагодарила прислужницу.
— Отец милостив, — ответила она разом и на приветствие и на мое «спасибо». — Танияра каан призвал, — продолжила Сурхэм, не дожидаясь моего вопроса.
Кивнув ей, я принялась за еду. Признаться, мне вдруг стало неловко. Если рядом с Танияром я ощущала себя свободно, то оставшись наедине с его прислужницей, вдруг почувствовала себя сковано, будто была лишней в этом доме. Неприятное чувство. Аппетит, как и доброе расположение духа постепенно угасли. Я некоторое время ковыряла ложкой в своей тарелке, после все-таки втолкнула в себя ее содержимое и отнесла к деревянной лохани, где была налита горячая вода для мытья посуды. Подтянув рукава платья, я уже собралась сама помыть тарелку, но Сурхэм, выдернув ее у меня из рук, буркнула:
— Сама помою. Платье испортишь.
Поджав губы, я отошла обратно к столу. Теперь уходить я не собиралась. Назрел разговор, и стоило его не откладывать. И раз уж Сурхэм сама дала мне повод, я уверенно произнесла:
— Я тебе не нравлюсь. Почему? — Женщина обернулась ко мне, но отвечать не спешила, и я продолжила: — Я не сделала тебе дурного, заветов Отца не нарушила, но ты смотришь на меня, как голодный рырх. Я хочу знать — почему.
Сурхэм обтерла руки о тряпицу, заткнутую за пояс ее платья, затем развернулась и неспешно подошла к столу. Она прищурилась, разглядывая меня, а потом спросила:
— Кто ты такая?
— Я — Ашити, дочь вещей Ашит, — с достоинством ответила я. — Я — дочь Белого Духа.
— У вещей не было дочери…
— Теперь есть.
— Откуда ты взялась? — Сурхэм уселась напротив.
— Из священных земель, — сказала я, глядя ей в глаза.
— Откуда ты взялась в священных землях?
— Спроси Отца, Сурхэм, о тех, кто приходит из его земель.