Уголок рта каана дернулся, но ответить Архам не спешил. Его взгляд метнулся к матери, вернулся ко мне, и каан произнес:
— Откуда ты пришла, Ашити?
Я приподняла брови, обозначив удивление. Ответа на мои вопросы дать никто не спешил. Хорошо, пусть так.
— Я пришла из священных земель, — в который уже раз повторила я свой ответ.
— Как ты туда попала? Как пагчи могла попасть в священные земли?
Вот теперь я протяжно вздохнула. Похоже, упрямство в этой семье переходит по мужской линии. Еще один килим, как сказала бы Ашит. Хм… Мне вдруг пришло на ум, что Архам недурно держится. Тогда почему позволяет матери руководить собой? Он ищет ее поддержки, это я увидела, но не отступает от своей цели и не уходит от разговора, уже начав его. Или же так ему велела Селек? Вряд ли. Иначе нет смысла в присутствии Илана. Каан уже перетянул на себя внимание, и все слушают нас двоих, не вмешиваясь и не призывая не горячиться.
И, словно спеша опровергнуть эту мысль, заговорил младший советник. Голос его прозвучал более мягко, но вопрос остался почти что прежним:
— Где ты родилась, Ашити?
Повернув к нему голову, я ответила:
— Я родилась этой зимой по воле Отца в снегах на священных землях, и Ашит вдохнула в меня жизнь. Белый Дух наделил меня даром слова и своим благословением. Я — признанное дитя Белого дух. Меня принял саул, но отвергают люди.
— Кто же ты? Дух? — спросила Селек. Я расслышала в ее голосе насмешку, но лицо старшей каанши осталось благожелательным.
Улыбнувшись ей, я склонила голову:
— Я — человек из плоти и крови и верная дочь Белого Духа, как и все вы.
— Но не видишь в камне зла, — усмехнулся Архам.
Я вернула ему свое внимание и полюбопытствовала:
— Разве в камне есть зло? Его не больше, чем в бушующем огне или реке, затопившей пастбище и поселения.
— Но им повелевает Илгиз, — напомнил Илан.
— Если убийца сорвет цветок, разве станет цветок злом? Разве горы злы? Или же дом становится врагом своих обитателей, если его стены сделаны из камня? Камни, как и всё в этом мире, рождены Илсым. Скажи, уважаемая Селек, — я повернула к ней голову, — разве мать рожает дитя злым?
— Нет, — ответила каанша. — Зла нет там, где живет душа матери.
— Истинно, — ответила я, склонив голову. — Мать вкладывает в свое дитя душу. И только тот, кто превращает ее дитя в оружие, делает его злым. Верно? — Селек, чуть помедлив, кивнула, и я продолжила: — Но по-настоящему ли зло — дитя? Или же зло — тот, кто желает превратить дитя в оружие и, управляя, нанести вред кому-то с его помощью?
— К чему ты ведешь, Ашити?
Я вернулась в кресло. Мой взгляд теперь перебирался с одного лица на другое. Эчиль слушала с заметным интересом. Это удивило и порадовало. Если первая жена умела думать и делать выводы, то и в ее лице я могла найти союзника, даже, может быть, более подходящего, чем Мейлик. Хотя… Эчиль могла оказаться разумом, а Мейлик — душой каана, все-таки из всех он выбрал третью жену во время спора со мной. Встал за ее спиной. А вот Хасиль смотрела на меня с толикой пренебрежения, даже брезгливости. Мне подумалось, что тут замешана личная неприязнь, и виной тому внимание Танияра, который ухаживал за ней, но так и не сделал решающего шага. Хасиль мне точно не нужна. И я перевела взор дальше.