Отец побледнел еще больше, лицо его сделалось похожим на металлическое забрало, раскаленное чудовищным жаром. Несчастный майордом и сам побелел лицом, только сейчас сообразив, что своими замечаниями не просто разбередил старые раны маркграфа, но и поставил под сомнение его рыцарскую честь. Крайне опрометчивый поступок даже для людей из числа его приближенных, расплата за который могла быть мгновенной и страшной вне зависимости от титула и положения обидчика.
Со стороны майордома было крайне легкомысленно отпускать подобное замечание. Он прослужил при отце много лет и отлично знал, что слава, ходившая о нем при императорском дворе, была отнюдь не преувеличенной. Таких, как он, в Аахене за глаза пренебрежительно именовали «вильдграфами», дикими графами. Но вместе с тем и опасались, хорошо зная идущую по их следам славу. Страшную славу, купленную отнюдь не золотом имперской чеканки.
Происходившие из старинных родов рыцарей-рубак, «вильдграфы» на протяжении многих поколений увлажняли своей кровью неплодородные земли восточных окраин империи, но, заслужив титул и обретя наследственные владения, не в полной мере переняли традиции и привычки имперской аристократии. Все еще ощущающие себя в душе более рыцарями, чем ленными владетелями и прямыми вассалами императора, отделенные тысячами лиг от императорской столицы, привыкшие более заботиться о своем доспехе, чем о своих обретенных подданных, они куда больше внимания уделяли впитанным с кровью рыцарским заповедям и обычаям, игнорируя многие новомодные традиции и искусства.
Отец, даже дожив до преклонного пятидесятилетнего возраста, так и не выучился читать. «Мое палаццо битком набито людьми, которые на слух не отличат тяжелого миномета от мортиры, — жаловался он, — Зато поднаторевшими в науке разбирать чернильные кляксы. Вот пусть и занимаются этим!». Он был совершенно несведущ ни в астрономии, ни в химии, откровенно презирал естественные науки, а если в чем-то и разбирался по части искусств, то разве что в застольных песнях самого непристойного и соленого характера.
Не имея почти никакого представления об арифметике, он, тем не менее, с легкостью вычислял погрешности при стрельбе и запас хода по пересеченной местности, легко сажал в лужу лучших придворных картографов, когда дело касалось его родовых земель, а в искусстве логистики понимал больше, чем многие записные мудрецы.
Истинный «вильдграф», человек, отдавший жизнь служению рыцарским идеалам, он легко прощал своим сановникам многие грехи, но стоило тем поставить под сомнение его честь, как это зачастую приводило к самым трагическим последствиям.