Он больше не ощущал запахов, отчетливо, как ищейки из отцовских псарен, улавливая тысячи ароматов спящего леса. Не слышал шорохов на всех мыслимых частотах и диапазонах, шорохов, которые были бесплотны для человеческого уха.
Его тело больше не было тяжелым и массивным, крепким, как гранитный валун, оно сделалось податливым булькающим бурдюком из плоти и крови, заточенным в стальной темнице, жалким и слабым, таким, что Гримберт едва не всхлипнул от отвращения к самому себе. Эти уродливые пальцы, состоящие из обтянутой кожей костей, эти тонкие полупрозрачные ногти, эти острые выпирающие колени… Омерзительная и примитивная конструкция, не идущая ни в какое сравнение с благородным обликом воина. Должно быть, Господь нарочно испытывал человеческую душу на прочность, поселив ее в столь ветхую и жалко устроенную обитель…
В этот миг, когда его душа отрывалась от стального тела, Гримберт сам ощутил себя мертвым оленем — выпотрошенной оленьей тушей, но не лежащей в снегу, а заточенной в броневую сталь. Совокупностью беспомощных мягких слабых клеток, внутри которых вместо масла и охлаждающей жидкости текут теплые соки и секреции. Паскудное, мерзкое ощущение, которое, должно быть, испытывал Адам, когда Господь низвергнул его из Эдема.
Едва ли другие переносили его легче. Мессир Магнебод, его наставник и один из старейших рыцарей Туринской дружины, выбравшись из кокона «Багряного Скитальца», часто мучительно блевал в услужливо поднесенную маркграфскими слугами бадью, да и отец, чего греха таить, после расстыковки часто выглядел мертвецки бледным.
Великая сила взимает великую плату. Так уж заведено в мире испокон веков.
Борясь с тошнотворной слабостью, Гримберт наощупь распечатал люк «Убийцы» и прыгнул прямо в снег. Вздумай он исполнить такой трюк с бронерубки «Багряного Скитальца» или отцовского «Вселенского Сокрушителя», отделался бы самое малое переломанными ногами — росту в них было как в церковной колокольне, а то и побольше. Другое дело «Убийца», который на фоне настоящих рыцарей выглядел точно дряхлый мул, поставленный напротив статных першеронов. Его бронированная макушка, похожая на приземистую, из серой броневой стали, крепостную башню, взирала на мир с высоты около полутора туазов[2] — даже ребенок запросто спрыгнет, не ушибившись.
Холодный снег немного сгладил шок от разрыва нейро-коммутации, Гримберт торопливо растер им лицо, с удовольствием ощущая, как свежеет в голове, а разогревшаяся кровь бежит по венам. Тем же самым занялся и Аривальд, выбравшийся из своего «Стража».