— Отвали! — рыкнул он в эфир, — Еще двое. Их-то я загоню!
— Ты сам себя загонишь, идиот несчастный! Ты что, не видишь, что они заманивают тебя в чащу?
Гримберт пренебрежительно фыркнул. Он и сам отметил, что деревья на пути растут все гуще, все чаще перемежаются буреломом, но не видел в этом ничего удивительного или, тем более, опасного. Всякая преследуемая тварь норовит забраться туда, где можно укрыться, и неважно, кого ты гонишь, зайца или браконьера.
Зря ты мнишь себя самым большим хитрецом, Вальдо, подумал он. Хочешь заставить меня сбавить темп, чтоб догнать и обойти? Записать на свой счет хоть одно очко в этом состязании? Но я не доставлю тебе такого удовольствия, старина. Хочу, чтоб ты вернулся в Турин с грузом из неизрасходованных патронов и столь же тяжелой совестью!
К его облегчению браконьерам не суждено было затеряться в густой чаще. Почти сразу он обнаружил просеку, не очень широкую, но достаточную для того, чтобы «Убийца» мог двигаться по ней, не стесняемый переплетениями ветвей и стволов. Чертовски удачно. Едва ли туринские лесники, вырубая ее в чаще, хотели создать дорогу для рыцарского доспеха, скорее, обозначали какую-то условную межу, но, как бы то ни было, эта просека здорово ему помогла.
Аривальд что-то кричал, но Гримберт не мог разобрать, что именно, и виной тому было не качество радиосвязи. В охваченный пылом погони рассудок чужие слова проникали с трудом, искажаясь и теряя смысл, обращаясь подобием грубой и бессмысленной сарацинской речи.
— Открытое… не вздумай… Грим…
— Заткнись и догоняй, чертов увалень! — бросил он в микрофон, — Иначе останешься без сладкого!
Может, браконьеры, эти хитрые паразиты, истощавшие Сальбертранский лес, и обладали ловкостью животных, но все-таки были не так хитры, как можно было ожидать. Вместо того, чтоб затеряться в чаще, как опасался Аривальд, они следовали вдоль просеки, позволяя «Убийце» не отставать, напротив, держать их на дистанции действенного огня. Как и здешние олени, они, скорее всего, никогда не сталкивались с рыцарем и плохо знали о его возможностях. За что и поплатятся в самом скором времени.
Что ж, подумал Гримберт, им же хуже. Если человек по доброй воле бежит от праведного сеньорского суда, тем самым он самолично лишает себя права на защиту и снисхождение. Свой выбор они сделали самостоятельно, орудия «Убийцы» лишь утвердят его, точно печать.
Совесть не станет тревожить его из-за этого, он поступил как должно рыцарю. Может, епископ Туринский, этот печальный двухсотлетний скопец с глазами больной лошади, и наложит на него епитимью за недостаточное смирение духа, но едва ли суровую. Скорее всего, ему придется тридцать раз прочитать «Символ веры» или совершить паломничество по окрестным церквям Туринской марки — сущая ерунда для стальных ног «Убийцы»…