Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса (Никитчук) - страница 25

— Не из депо я вовсе… — шепотом созналась она.

Николаю показалось, будто они на базарной площади в воскресное утро. Люду кругом! Все на них смотрят. К яви вернула Глашка, она, ухватив его за руку, потащила.

— Пойдем лесом, кругом… Вернемся домой проулками…

Странно, меж желтыми стволами сосен виднее, чем у школы. Шли, касаясь локтями. Не говорили. Просто так шли и шли. У Николая как-то по-особому стучало сердце. Одновременно хотелось и плакать, и смеяться. Он сам себе удивлялся, удивлялся этому новому для себя состоянию, не понимая до конца, что с ним… Вспомнились ему и чудные сны, которые почему-то приходили к нему в последнее время.

— Завтра уезжаю с папой в Городню. После вступительных экзаменов вернусь на немного… Сходим еще в школу? Лесом, а? — нарушила молчание Глаша.

— Я тоже уезжаю.

— Куда?

— В Николаев. В морскую школу… Военно-фельдшерскую.

— Фи! Скатертью дорога! — она крутнула бантами и хотела бежать к своей калитке.

Она всегда так делала во время учебы, когда сердилась на Николая…

— Подожди… Когда еще увидимся… Я хочу рассказать тебе…

Николай в нерешительности замолчал.

— Что ты хотел мне рассказать? — С явной заинтересованностью спросила Глаша. — Рассказывай!

Поколебавшись несколько секунд, Николай начал изменившимся от волнения голосом:

— Недавно ночью приснился мне странный сон… Представляешь, стою как будто я на острове среди моря. За морем, в синем тумане виднелась земля. Мне казалось, что остров оторвался от земли и уплыл в мир творить собственную жизнь, собственную красоту. Море было таким гладким и синим, как туго натянутый экран, на котором показывали небо. Столько было лазури! Целое море в небе и целое небо в море. От лазурных просторов на душе у меня была тоже лазурь, было тепло и свободно. Я был как будто пьяным от запаха дикой полыни, наполнивший скалы и воздух своим дыханием. Серебряная седина его нежно светилась, как днем, даже при лунном сиянии…

Тихим морем растелились белесые дороги. Я смотрел и думал: «Для кого они? Кто ими поедет?» Я весь был как песня, как аккорд грусти, что слился с песней моря, солнца и скал.

Вдруг сзади я услышал твой голос, чистый и звонкий, как будто родившийся с тепла лазури.

Я оглянулся.

Ты стояла на скале с бледным лицом в золотом ореоле волос. Ты протягивала руку к морю, а в другой красным огнем горели маки.

— Что ты видишь на море? — спросила ты.

— Я вижу дороги счастья.

— Возможно. Но повеет ветерок и сотрет эти дороги…

Мы сели на теплую скалу. Я не смотрел на тебя, но видел, как в легком дыхании воздуха дрожали над твоим челом тонкие волоски, как язычки пламени, а в озера глаз стекало тепло лазури.