Он подоспел к Новочеркасску в момент, когда его неожиданная помощь оказалась очень нужной: 23 апреля 1918 г.[1602] донцы освободили свою «столицу» от красных, но на другой день большевики снова ворвались в Новочеркасск. Тут по ним ударил отряд полковника Дроздовского, подошедший с Украины, отогнал красных, помог донцам. Это было поворотным пунктом в борьбе Дона за свое освобождение от большевизма.
По пятам за Дроздовским шли немцы, и они заняли Таганрог.
Мы прибыли на ст. Лозовая, где в комфортабельном поезде стоял штаб генерала Геймана[1603], командира кубанской пластунской бригады. Геймановцы умели воевать и хорошо пожить: в штабном поезде был багажный вагон, наполненный запасами вин и водок. Генерала и меня, как исполняющего обязанности начальника штаба, угостили таким обедом, по сравнению с которым обеды в нашем собрании были нищенскими. Пластуны сдали нам 10 июля[1604] свой операционный сектор и уехали. Рядом с развернувшей боевой порядок 7-й дивизией стояла Сводно-гвардейская бригада (влево от нас), вместе с которой мы составили Полтавский отряд под командою генерала Бредова.
Отряду был вскоре придан еще и Осетинский пехотный полк, составленный из горцев, которые выказали себя энергичными в наступлениях, но весьма нестойкими против соблазна пограбить после завершения боя, а если возможно, то и до завершения его.
Штаб дивизии нашей выполнял в то же время и обязанности штаба Полтавского отряда, что усложняло работу и увеличивало количество ее. Прибывший для возглавления штаба Генерального штаба полковник Эверт, высокий, несколько грузный человек, не выказал себя очень охочим к напряженной работе. Он сразу проникся расположением ко мне, когда увидал, что я способен и готов работать 20 часов в сутки. Но еще большее расположение почувствовал он к инспекторскому адъютанту штаба, который умел совмещать служебную работоспособность с неутомимостью в беседах за стаканом зелена вина (у него была к тому же способность всегда раздобывать спирт или водку). Не хочу сказать ничего дурного о моих сослуживцах и начальнике, но я с большим неудовольствием наблюдал, как в инспекторском отделении попойки становятся все более частыми и продолжительными. Я привык к «монашескому» штабу: таким был родной мне штаб 15-й пехотной дивизии, когда я жил при нем в качестве бригадного адъютанта и когда я был в нем сперва старшим адъютантом, а потом начальником[1605]. В Одессе я подобрал себе сотрудников того же «монашеского» типа (другие отделения большого штаба были так обособлены от моего оперативного, что я не знал о поведении их офицеров). В штабе полковника Эверта я был таким строгим «игуменом» над оперативным отделением, что моим «монахам» было не до питья. Если кто-либо из них и убегал изредка на полчаса к офицерам комендантской команды штаба, чтобы по какому-нибудь случаю «пропустить рюмочку», то это делалось так тихо, что на репутации оперативного «монастыря» не отражалось.