– Замолчи! – шикнула Мирина, не в силах это слышать, накрывая уши, отказываясь воспринимать всё. – Не говори ничего. Не надо!
– Что, не хочешь?! – всхлипнула надрывно Световида, видя, что по самому живому бьёт, фыркнула зло, будто в отместку, будто только и ждала этого, терпя и копя в себе столько времени. – Да ты сама во всём виновата! И из-за тебя теперь страдают все! – резко выкрикнула она, и голубые глаза княгини потемнели до черноты, колыхнулись отблески огней от светцов, и мороз пробрал от вида её неузнаваемого.
И ясное же дело, что мать за детей заступается, и за воспитанного ей, и за свою плоть и кровь. Мирина, слыша, как бешено колотится сердце, ощутила, как душные слёзы обжигают щёки. В том, что Вихсар убьёт братьев, не сомневалась, и если это и есть любовь, то безумная, страшная, уродливая, ей такой не нужно, уж лучше ничего. Но то, что она виновата и наслала беду не только на своё семейство, но и на племя своё, ощутила явственно и остро.
– Если бы ты не спала с братом моего отца, ничего бы такого не случилось! – вырвались сами собой боль и обида, что копились, бродили в душе уж много дней, да только легче от того не стало.
Световида даже в лице изменилась, так и окаменела на месте, дрогнули её губы, а взгляд и вовсе опрокинулся в бездну ледяную.
– Много ли ты знаешь о жизни, чтобы судить, – только лишь сказала она.
И Мирина невольно отвела взгляд, укоряя себя за подобные слова.
– Да ты просто сама не любила никогда и хочешь, чтобы всё тебе на блюдечке преподносили. Не дождёшься! Да я даже не знаю, что валгановский вождь нашёл в тебе кроме того, что между ног у тебя.
Мирина вспыхнула, как сухой пух, что даже искры посыпались перед глазами, и вместе с тем стыд обжёг.
– А что ты так краснеешь? Будто девица невинная. Думаешь, я не догадываюсь ни о чём? Да с первого взгляда по тебе можно было прочесть, когда вернулась ты, что задрала подол ему. И надо же, вернулся, да не просто забрать, а невестой назвать своей?! – зло и с какой-то долей завистливости улыбнулась Световида. – А Вортислав… – княгиня замолкла, ища в себе силы успокоиться немного, вздохнула устало и задумчиво. – Вот и мне хотелось такого, чтобы не отрывал глаз, чтобы нужно было не то, что под юбками, чтобы не только телом, но и душой прикипел. А с каждым годом, когда красота увядает, жаждешь этого всё сильнее, как воды в засуху. Да что я тебе это всё говорю, – махнула она рукой и к двери шагнула, намереваясь прекратить этот бесполезный спор.
А Мирина так и осталась стоять посередине горницы, выпитая досуха, что даже и слёзы перестали жечь глаза, такое равнодушие, а вместе с тем отвращение от всего, что услышала, накатило.