Марсель остался ночевать – куда ему идти-то на ночь глядя. Он лёг на моём пьяном диване на кухне, а мы с Мариной ушли в спальню – я уже и забыл, когда последний раз спал с женой в одной постели, обычно допоздна засиживался на кухне, там и засыпал.
Марина положила руку мне на причинное место и крепко обхватила не по-мужски мягкую плоть.
– Разве он больше не становится твёрдым? – прошептала она.
– Давно такого не было, – ответил я с чувством бессильного стыда. – Боюсь, что таким твёрдым, как у Марселя, ему уже не стать никогда.
– Тоже мне сравнил. Он молодой парень. А ты зрелый мужчина.
– Не зрелый, а перезрелый уже. Это ты зрелая женщина. Зачем тебе нужен теперь такой никудышный муж…
– Нужен. Не говори ерунду. Ты мой муж и точка. И никого, кроме тебя, мне не надо.
– Ага, я видел, какими глазами ты смотрела на член Марселя.
– Ну и что? Такими же, какими мужчины смотрят на обнажённых и красивых женщин. Это естественно.
– Марсель красивый?
– Красивый. Чёрный только, аж жутко на него глядеть.
– А член у него красивый?
– Красивый, конечно. Но у тебя тоже красивый.
Пока мы разговаривали, она теребила в руке, словно перекатывала и постукивала друг об друга, два кругляшка, а временами проверяла причиндал на твёрдость. Но плоть как была равнодушно-вялой, такой и осталась.
– Не мучайся, Марин, – пожалел я её. – Лучше тащи ко мне вот то своё прекрасное, буду любить тебя по-французски.
Она охотно перевернулась, перекинула ножку и нависла над моим лицом живой и влажной женской сущностью. И я поцеловал её в самое лоно, в эти горячие, струящиеся соком складки, в эту запретную нежность. И ещё поцеловал, и ещё, и ещё. И ещё дальше и глубже, упираясь носом в колючие волоски, упираясь языком в солёные стенки раскрывшегося жаркого русла на самое дно, в колыбель человечества.
– А я вовсе и не мучаюсь, – услышал я её звонкий смеющий голос. – Я его всяким люблю, и мягким тоже!
И тут же почувствовал, как теплота её рта поглотила мою мягкость, беспомощную и сопливую, заиграла ею весело и страстно, сминая, целуя – со всей неистовой лаской, на какую только способна женщина, соскучившаяся по любви.
Потом она лежала головой на моей груди, я же смотрел на дисплее фотоаппарата те снимки, что наделал в пьяном угаре прошлой ночью.
– Знаешь, Марин, удивительно, но помимо всего этого кошмара тут есть один стоящий кадр.
– Чёрное и белое, что ли? – догадалась она.
– Ага. Где Марсель держит твою руку, почти как на картине.
– Этот снимок стоил того хотя бы потому, что после него вы с ним наконец-то угомонились и легли спать. Иначе никак не хотели.