Эдвард пошатнулся, глядя на него огромными, неверящими глазами.
– Мертва? – повторил он таким голосом, словно внезапно увидел за своей спиной высохшее во мгновение до единой капли море и десяток солнц на небе одновременно. Капитан Антонио сумрачно взглянул на него:
– Ты не знал?
– Вы… Вы все лжете! Вы не… Она не могла умереть, – яростно выпалил Дойли вдруг, наступая на него и тяжело дыша – казалось, что он вот–вот рухнет замертво. – Как… как это случилось?
– Это моя вина, – хрипло повторил уже в третий раз за сегодня эту фразу Джек. Эдвард остановился, замер на мгновение и всем корпусом повернулся к нему.
– Ты?.. – только и смог выговорить он, вложив в это слово все свои мысли и чувства. И Рэдфорд, едва сознавая, что делает, почему-то принялся лихорадочно объяснять:
– Она защищала меня. Осталась на том корабле в последнюю минуту, хотела узнать, где ее родители… Генри погиб, – прибавил он изменившимся, срывающимся голосом, однако Дойли нисколько не посочувствовал его горю: пристальным до странности взглядом впившись в лицо Джека, несколько секунд он слушал его молча, а затем вдруг рванулся вперед, с силой хватая его за грудки одной рукой, а второй вцепившись в рукоять своей шпаги. Выдернуть ее из ножен он не смог лишь потому, что тот самый светловолосый юноша мгновенно очутился между ними, отталкивая Дойли назад и крепко держа при этом за запястья. Еще двое его людей помогали, вцепившись в локти и плечи Дойли; но даже так тоже подбежавшим пиратам едва удалось вырвать из его хватки почти не сопротивлявшегося Рэдфорда.
– Ты, – хрипел ему в лицо с самой настоящей, звериной ненавистью бывший офицер, – если бы не ты и тот смазливый выродок, она бы теперь была жива, говоришь? Лучше б ты сам издох тысячу раз! Ни одна живая душа и не заплакала бы по тебе!.. Лучше бы я повесил тебя еще в день нашей первой встречи! Не держите меня, не держите, – рычал он в бессильной ярости, должно быть, даже не сознавая, что именно из–за нее и не может освободиться: Мэрфи и его люди держали крепко, уверенно, но Дойли хватило бы сил вырваться, не дергайся он в их руках столь беспорядочно и отчаянно.
– Отпустите меня! Отпустите, я сам… сам… – выговорил он наконец, приходя в себя и высвобождаясь из чужой цепкой хватки. Голова кружилась так, что Эдвард едва мог различить чужие обеспокоенные и враждебные лица вокруг. Джек Рэдфорд все еще стоял близко – слишком близко, и Дойли мог бы снова кинуться на него; но сил на это у него не осталось. Все они ушли на последнюю вспышку гнева, на смену которой пришло новое, опустошающее горе одиночества.