Никто из пиратов не сделал попытки остановить его, когда Эдвард повернулся и медленно, тяжелой поступью пошел прочь: сперва не разбирая дороги, а затем – напрямик обратно в порт. Вернее, кто-то, кажется, все же встал на его пути – Дойли прошел мимо, едва его заметив, и тот не решился преследовать их далее, повинуясь короткому приказу Джека. И только уже в виду корабля капитан Мэрфи, похоже, понимая, что Эдвард не остановится, решился заговорить с ним.
– Мистер Дойли, – начал он, запинаясь и глядя на Эдварда ясными глазами, в которых отчетливо заметно было сочувствие, – мистер Дойли, я не был знаком с вашей возлюбленной, но если она была пираткой… была такой, как вы о ней говорили – полагаете, чего бы она сейчас хотела?
– Она умерла, – коротко бросил бывший офицер, отталкивая его руку. – Больше меня не волнуют желания никаких пиратов.
– Эта девушка – сказали, что она погибла, защищая свою родину и своего друга, – неожиданно настойчиво повторил Мэрфи, снова хватая его за рукав. – Значит, для нее это дело было действительно важно! И мне кажется, что она желала, чтобы вы продолжали сражаться за него после ее смерти…
– Я не вернусь туда! – грубо отрезал Эдвард, но Уильям, встав на его пути, положил обе руки ему на плечи:
– Вернитесь, мистер Дойли. Не ради этих людей, а ради той, что была вам дорога и хотела бы этого! Неужели она не заслуживала исполнения своего последнего желания?
– Она заслуживала гораздо большего! – выкрикнул с болью Эдвард. – Счастья, любви, собственной семьи, долгой жизни и уважения!.. Это же я… я сам виновен в том, что она осталась на том корабле… – стиснув зубы, он остановился, всей грудью вдыхав враз ставший ненавистным соленый морской воздух. Мэрфи, помявшись, неловко и осторожно похлопал его по спине – в искренности его сочувствия сомнений не было, и Эдвард все же принудил себя стерпеть чужое прикосновение.
Больше всего на свете ему хотелось оттолкнуть этого малознакомого, неприятно назойливого с его ненужной заботой юношу, подняться на борт брига, на котором они прибыли, и отправиться прочь с этого проклятого острова; но Мэрфи был прав. Все здесь, на Тортуге: и ослепительное солнце, и выгоревший добела песок под ногами, жадно облизываемый соленой морской водой, и зелень листвы, и черепичные крыши домов, и встречные люди явно пиратской наружности, и самая их готовность отстаивать все это до последнего вздоха – все с невыносимой отчетливостью напоминало Эдварду Эрнесту. Казалось, что душа девушки до сих пор еще оставалась где-то в переплетении улочек этого города или даже прямо в порту, на берегу моря. И оставить все это так легко и просто Дойли не мог.